Патрисия Данкер - Джеймс Миранда Барри

Я привык считать, что проницательно сужу о людях. Я полагал, что всегда могу безошибочно распознать среди солдат лжецов, мошенников и симулянтов. Мой собственный секрет позволяет мне насквозь видеть чужие. Я не только король маскарада, но и мастер разоблачения. Но здесь правда ускользает от меня. Здесь нет правды, лишь слои лжи, один на другом. Я, проживший всю жизнь в коконе двусмысленности, обнаруживаю, что утратил ясность зрения. Но это не я, это мир замутнен ложью. Я вставал на сторону обездоленных, говорил за бессловесных и обнаружил, что свобода и справедливость, эти слова, чьи значения были столь ясны в те дни, когда Франциско учил меня повторять наизусть права человека, теперь затянуты облаками власти, борьбы интересов, запачканы ложью империи, управляющей островом, который все еще дразнит нас обещанием рая.

Я не могу объяснить, отчего так привязался к Эдварду Эллису. К этому никчемному существу, ипохондрику, живущему в страхе перед свежим воздухом и острой пищей. Он полностью сдался на милость Ньютона, беспощадного черного слуги, который твердо управлял поместьем и без которого вся жизнь в Монпелье немедленно развалилась бы. Ньютон носил золотое кольцо с печаткой, подаренное старым хозяином; на поясе у него бряцали ключи от всех кладовых и арсеналов.

Эдвард лежал на изъеденных молью атласных подушках, из которых порой вырывалась спираль пыли или насекомых. Время от времени он звонил в звонок и кричал изо всех сил, доступных ослабевшим легким: «Ньютон! Господи спаси! Ньютон! Черт бы его побрал. Где Ньютон?!» Затем он со стоном откидывался обратно на подушки.

– Послушай, Барри, – сказал он чуть погодя. – Разве это не божественно?

Я чувствую, что утопаю в вечности. И если бы не этот проклятый климат, мое погружение было бы исполнено блаженства.

Я смотрел на распростертое тело молодого красавца, любимца дам.

– Хересу, Эдвард? Немного смазки, чтоб облегчить тебе плавный уход в забвение?

Он протянул мне стакан.

– Благослови тебя Господь, Барри. Ты – единственный человек на этом острове, который слышал о Китсе. Кто посылает тебе книги?

– Мой отчим, генерал Франциско де Миранда. Я получаю от него посылку каждые три месяца.

– Твой отчим! О господи, Барри, знаешь, моя мать посылала мне все журналы. И это было наше последнее прости перед тем, как она отправилась на небеса. С тех пор прошло уже несколько лет. По крайней мере, она не попала сюда. Этот климат убил бы ее.

Я молчал, вспоминая, что Франциско дал мне точные инструкции. Я должен был навестить могилу матери в день ее рождения. Я должен был принести на ее могильный камень золотистые лилии, которые она любила, и помнить, что смерть не конец, а лишь переход, и любовь, которую мы несем в душе, вечна. Я люблю Франциско, но не могу разделить его веру. Я слишком близко вижу смерть изо дня в день и знаю, что ее темную тайну нельзя измерить и не стоит недооценивать. На лицах тех, кто умирал спокойно, я не видел ничего, кроме полного безразличия. Смерть приходит в назначенный час – не важно, хотим мы жить или нет. Но для тех, кто благословен, жизнь и смерть перестают быть врагами. Наша последняя ночь стирает различия.

Я работал на острове больше года, прежде чем решился посетить могилу матери. Я проехал верхом по пыльному, ветреному полуострову в Порт-Ройал, один в маленькой бричке, трясясь и подпрыгивая на выбоинах дороги. Народу попадалось мало, было уже поздно. Дорога здесь едва намечена, большая часть товаров – да и людей – прибывает в Порт-Ройал на пароме, регулярно курсирующем через гавань. Но я хотел проехать по этой земле, посмотреть на пляжи, по которым бродила моя мать, потрогать теплые камни, на которых она стояла, пока ветер трепал и дергал ее шелковую шаль.

Это было мое сентиментальное путешествие, карательная экспедиция, предпринятая в одиночку. Ведь я когда-то так любил эту женщину. Я любил ее легкость, изящество, блеск, ее смелые мечты. Но потом, отступив от нее за границы своего пола, я увидел ее заново, и не смог любить то, что увидел. Она измельчала в моих глазах. Передо мной теперь была просто еще одна охотница за деньгами, флиртующая, словно платная шлюха, с мужчиной, который и так от нее без ума. Она могла обобрать его до нитки. Возможно, она так и поступила. Как она билась за то, чтоб сохранить свою красоту, свою фигуру. Когда она умерла, ее стан был все еще легок и строен, как у девочки. Сама память моя совершает предательство. Вот мать стоит во влажной английской теплице, шепчется с Луизой, рассчитывает каждое свое движение. Все, что когда-то казалось мне естественным и прелестным, было лишь грубым расчетом. Она никогда не смеялась от души. Она слушала свой смех со стороны. Почему Джеймс Барри был так жесток к сестре? Почему Алиса Джонс никогда не рассказывала о ней кухонных сплетен? Слуги болтали о ней, я знаю. Но из Алисы никогда не удавалось вытянуть ничего, кроме назидательного «она твоя мать, и ты должен относиться к ней с уважением».

Эта женщина вела двойную жизнь. Она жила в собственном отражении. Она провальсировала перед зеркалом все отпущенные ей годы. О да, она была прекрасна. Но как она ценила свою красоту. Это было ее достояние, единственное, что она могла продать. Это был ее пропуск на Ноев ковчег, ее спасение из Ирландии. Любила ли она Франциско? Или просто завлекала богатого поклонника? Была ли она просто несчастной юной вдовой, не видевшей ничего, кроме пьянства и измен беспутного мужа, пытающейся наладить свою жизнь? Был ли этот пьяница, ее муж, моим настоящим отцом? Она говорила, что да. Но я ей не верю. Любила ли она моего генерала? С ним она изображала девочку – улыбка, влажный взгляд, бесконечные танцы. Но любила ли она Франциско де Миранду всем сердцем, так, как любил его я?

Я хотел бы быть в этом уверен, но я никогда этого не узнаю.

Я должен благодарить ее за то, чем я стал. «Это она послала тебя к нам той летней ночью. Она стояла у истоков заговора, солдат. Это была ее идея. Мы все ее так любили. Чего она у нас просила? Дать тебе шанс вырваться из оков женской жизни. Она отдала тебя нам, дорогое мое дитя, потому что любила тебя больше всего на свете. Больше, чем меня, больше, чем любого из нас». Что ж, каждый ребенок обязан жизнью той матери, которая его родила.

Она научила меня верить в честную игру, прямоту, благородство. И она дала мне судьбу, в которой я всегда оставался самозванцем. Джеймс Миранда Барри – кто это? Об этом знает лишь ее мать. И она ушла в могилу, сохранив тайну. Я один на сером берегу, перед ветреной рябью моря. Я вспоминаю женщину, с которой неразрывно связана моя жизнь. И не прощаю ее.