Серо Ханзадян - Мхитар Спарапет

— Боше нет, — смело сказал ребенок.

— Кто съел — ты или кошка?

Ребенок засмеялся. Мхитар ущипнул его за щеку.

— О, шалун, сразу видно, что огонь.

Мхитар передал ребенка матери.

— Бог да сохранит его. Пусть не увидит он тех горестей, которые небо послало нам, — сказал он.

— Аминь, — произнесли супруги.

Позвали Пхиндз-Артина. Пришли и тифлисские князья. Расселись кто на чем мог. Артин чувствовал себя уязвленным тем, что спарапет остановился не у него. Он несмело пригласил его в свой дом, но Мхитар замахал рукой.

«Опять в нем проснулся бес», — со страхом подумал владетель рудников. Его огорчало не только это. Мхитар беседовал с оружейниками просто, по-дружески, а с ним обращался важно, сердито, не говорил, а приказывал.

«Верховный властитель, а балует рамиков и каких-то беглецов, — с негодованием думал он. — А я ведь — владетель медных рудников и плавилен Кафана; богаче меня нет человека в стране. Другие готовы на коленях пробираться ко мне. А этот… О боже мой! Всем прощает, всех балует, а со мной разговаривает, как с последним слугой. Сотники полка „Опора страны“ пьют с простыми воинами, этого он не видит. Пьяные воины разнесли в Шнгере ворота женского монастыря… Когда пожаловались спарапету, он только улыбнулся. Как повесил святого отца Гарегина, стал преследовать духовных отцов. Даже не поехал на похороны епископа Овакима. Клялся купец, побывавший в доме Мхитара, что видел, как тот целовался с язычником…

Конец света, — продолжал размышлять со страхом Артин. — Цурцы и тондракийцы [76] Цур — село в Зангезуре (Армения), где в X веке возникли крестьянские волнения; Тондрак — село в Западной Армении. Здесь в X веке вспыхнуло знаменитое крестьянское движение, распространившееся на всю страну и направленное против церкви, социального неравенства и феодалов. разрушат церкви, а меликов и купцов сожгут в кипящей смоле. Ну почему все так изменилось? Этот бес Мхитар угадывает даже мысли людей», — с ужасом думал Пхиндз-Артин…

После короткого отдыха, оставив тифлисцев в доме оружейников, Мхитар в сопровождении Мовсеса и нескольких сотников покинул замок Пхиндз-Артина. Ехали всю ночь. Рассвет застал их в ущелье Каварта. Здесь воздух был пропитан запахом жженой серы, а вода в речушках и лужах отливала ржавчиной, всюду на камнях виднелись следы красной извести.

— Все эти горы насквозь из меди, — произнес ехавший рядом с Мхитаром Мовсес. — Какое богатство! Если бы в каждом ущелье устроить рудники и плавильни, можно было бы добывать сто тысяч пудов меди в год. Тогда могли бы содержать даже пятьдесят тысяч постоянного войска…

— Сделаем, — вздохнул Мхитар. — Минует турецкая опасность, сделаем и это.

— Медь наша отменная. В Венеции из нее отливают памятники.

С тоской и горьким сожалением глядел Мхитар на меденосные скалы. Под ногами лежало беспредельное богатство, а пользоваться им не могли. Когда же получим возможность жить спокойно? О господи…

Вдруг лошади шарахнулись. Мовсес едва удержался в седле.

— Какой там черт пугает коней? — спросил он тревожно.

— А ты посмотри, — усмирив своего коня, ответил спарапет.

В дорожной пыли ползло какое-то странное существо.

— Иисусе… господь милостивый, — прошептал Мовсес испуганно.

Мхитар сошел с коня. Спешились и остальные. По каменистой дороге, кряхтя и фыркая, полз обезображенный человек, скорее бесформенный комок мяса. Когда подошли ближе, все остолбенели. Комок оказался безногим мужчиной. Застарелые рубцы чернели подобно черепашьему панцирю. На култышках образовались наросты с палец толщиной, как на спине буйвола, годами таскавшего ярмо. Измазанное грязью тело покрыто ссадинами и шрамами. Пальцы на одной руке неподвижно согнуты. Волосы на голове походили на войлок, и невозможно было установить, какого они цвета — пепельного, белого или желтого. Опухший живот и нижнюю часть тела еле укрывала рваная тряпка — единственная одежда несчастного.

— Избавь, господи! — вновь воскликнул испуганный Мовсес. — Эй, человече, остановись!

Но комок мяса продолжал ползти. Мовсес нагнулся и осторожно тронул его за плечо.

— Брат, остановись и выслушай меня, — попросил он.

— У-у-у-у-йди, — зарычал увечный.

— Куда же ты идешь? — отстраняясь, спросил Мовсес.

— Убить… утопить…

— Кого?

— Зло, зверя, который сожрал мои ноги и сердце… Отойди! Съем, укушу. Нету, нет его, нет человека божьего. Есть зверь. И господь — его попечитель. — Он остановился, сел на обрубки ног, затем, отбросив упавшие на лоб волосы, уставился узкими, едва видимыми глазами на стоящих перед ним людей. — Идете туда, терзать оставшихся? Идите. Да, там еще есть, не всех растерзали. В плавильнях Каварта есть покойники, которые еще движутся. Пхиндз-Артин не сожрал, не прикончил всех, достанется и вам, идите…

— Юродивый? — спросил Мхитар.

— Нет, — шепотом ответил Мовсес. — Я, кажется, догадываюсь. Эй, человек, ты из рудников Каварта?

Человек, выпучив глаза, змеем посмотрел на него.

— Хи-хи-хи, — скривил он опухшие губы. — Из рудников? Там ад, преисподняя. Из ада нет выхода. Говорят, спасение принесет только сын рамика Мхитар. Но где он? Кто убил утешителя [77] Мхитар — по-армянски буквально утешитель. нашего? Мелик Муси и Пхиндз-Артин убили солнце, луну, лишили рудокопов воды, оставили только медную жилу, чтобы сосать, пить вместе с нашей кровью… Это они убили Мхитара, чтобы мы не нашли выхода из рудников, сгнили бы там. Иду задушить Пхиндз-Артина. Посторонись, дай дорогу. Задушу… задушу… — И он попытался ползти дальше, но Мовсес снова остановил его:

— Постон, брат, кто сказал, что Мхитара убили?

— Садаэл [78] Садаэл — черт, шайтан, нечистая сила. . Да, Садаэл с палящим бичом в руках. Бич… У-у… Не вкушали вы его? О, о… Он распух от крови, от нашей крови, Садаэл кормит нас кнутом. Это он сказал, что нет Мхитара. А мы ждали его, сына рамика. Убили… Зарезали нашу надежду.

Он зарыдал. Воины с ужасом смотрели на этого несчастного человека. Он заговорил снова, ударяя в грудь кулаком.

Мхитар нагнулся над ним:

— Я Мхитар, брат мой, опомнись, скажи, кто ты?

— Врешь! — замахал калека здоровой рукой. — Мхитара нет. Его, как Рушана, распяли на скале Хуступ. Не то взошло бы солнце, взошло бы… Не то нас не пожирали бы Пхиндз-Артин и Садаэл. Всевышний, дай место возле себя надежде армян Мхитару.

Долго, терпеливо уверял спарапет, что он и есть Мхитар. Подтвердили это Мовсес и воины. Наконец калека, широко раскрыв глаза, посмотрел на Мхитара и, с трудом выпрямившись, прильнул головой к его груди.

— Постой, я слышал когда-то сердце Мхитара. Я узнаю его по сердцу. Молчи, сейчас… — сказал он и, подняв руку, приложил ухо к груди Мхитара. На его заросшем лице вскоре появилась улыбка.