Вальдемар Лысяк - Императорский покер

Наполеон на это ответил:

— Скажи, что я сейчас приду. Пускай начинает раздеваться.

Шапталь побагровел, поднялся со стула, дрожащими руками собрал свои бумаги и, не сказав ни слова, покинул кабинет. Часом позднее, еще до того, как Наполеон вышел из спальни, в Тюильри доставили письмо, в котором министр внутренних дел отказывался от своего поста и требовал немедленной отставки.

Историки не совсем согласны относительно подробностей той сцены и относительно того, отстранил ли Наполеон мадемуазель Бургуан еще тем же вечером или только лишь пару недель спустя. Это уже значения не имеет; фактом остается, что отстранил довольно настоятельно, и что это ее ужасно задело, доведя до состояния ярости. В одно мгновение она стала злейшим врагом Наполеона и в течение последующих нескольких лет публично забрасывала его изысканными оскорблениями, насмехалась над его телом и мужскими достоинствами, да попросту шипела и плевалась, словно рассерженная кошка.

А теперь давайте подумаем. Зачем Наполеон устроил отвратительный спектакль в Тюильри? Если он желал избавиться от своего министра, то мог бы сделать это более прилично, одной росписью, и обычно так и поступал, не обязательно объясняя причины. Вот-вот предстояла коронация (упомянутый вечер состоялся уже после того, как Сенат объявил Наполеона императором), и монарх, похоже, не собирался устраивать глупости перед лицом такого момента; впрочем, он всегда был человеком достаточно серьезным в отношениях с правительством, и бессмысленное шутовство его натуре как-то не было свойственно. Кроме того, он любил и ценил Шапталя. И все же, преднамеренно организовал это представление родом из клоаки. Вот именно, преднамеренно… Давайте вспомним слова Черняка: "Он был выдающимся организатором разведки".

А теперь подумаем вот о чем. При этой сцене присутствовало трое: Наполеон, Шапталь и Констан. Ну да, еще мадемуазель Бургуан. Шапталь не стал бы хвастаться унижением. Констан и Бургуан не осмелились обмолвиться хотя бы словечком без разрешения Наполеона: он, чтобы не утратить золотоносной должности первого камердинера монарха, она — чтобы по-дурацки не закрыть для себя доступ в первое ложе Франции. И все же, на следующий день весь Париж говорил об этой сцене и гоготал. Кто все это записал и позволил хохотать? Мадемуазель Бургуан тем более не желала бы сама рассказывать, что ее бесцеремонно выкинули из упомянутого ложа. Но и об этом Париж знал. Скромное обаяние преднамеренности.

Теперь задумаемся над третьей загадкой. Каким чудом мадемуазель Бургуан было позволено несколько лет жить в Париже или ездить в турне по Франции и окидывать императора французов вульгарными ругательствами и насмешками? Это был совершенно беспрецедентный случай во всей истории Ампира. Гораздо более сдержанные и не столь раздражающе фрондировавшие мадам Рекамье и де Сталь были по полицейскому приказу выброшены из столицы без права возврата, вторую даже осудили на изгнание из Франции. Можно ли все это объяснять их подозрительными политическими связями? А мадемуазель Бургуан была гораздо хуже, она прямо заявляла, что корсиканца следует свергнуть с трона. За что-либо подобное можно было моментально обеспечить себе пропитание за государственный счет в Темпле, Консьержери, Фенестрелле или иной тюрьме. И все же, даже чувствительная к слухам полиция оставалась глухой к воплям актрисы, хотя слышали их в самых отдаленных уголках Европы. В том числе и на берегах Невы.

И под конец давайте рассмотрим последнюю, уже четвертую проблему из секретов фривольной дамочки, которая, хотя и была развратной, полной дурой не была — это подчеркивают все, кто о ней писали. Так вот, 27 сентября — 14 октября 1808 года в Эрфурте состоялась вторая «встреча великанов», которая удивила всю Европу. Чтобы превратить это рандеву в праздник, Наполеон привез в Эрфурт самых лучших французских актеров, в том числе… и мадемуазель Бургуан. Ругающую его публично, ненавидящую, ядовито насмешничающую мадемуазель Бургуан! В этом моменте следует заметить, что интрига была шита уж слишком белыми нитками, и удивиться тому, что российская контрразведка этого не заметила. И все же французам номер удался, Александр попался на крючок [77].

Мадемуазель Бургуан уже в ходе первого представления в эрфуртском театре строила царю столь "сладкие глазки", что опьянила его мгновенно. И здесь нечему удивляться — девица и вправду была привлекательной. Как вспоминал потом в своих записках Констан: "Она делала все, что только могла, чтобы подпитать то восхищение монарха". Понятное дело, Констан не знал, что она делала все, что ей было приказано, царь же, в свою очередь — "хитрый византиец" — не знал, что ему обо всем этом думать. И потому решил провести зондаж партнера. Если бы Наполеон пожелал подсовывать ему эту красотку, это было бы подозрительным. Но Бонапарт прекрасно понимал, что струна практически готова была лопнуть, и усилия нескольких лет пойдут коту под хвост. Так что он посоветовал интересующемуся мадемуазель Бургуан "брату":

— Я бы не советовал ухаживать за ней, Ваше Императорское Величество.

— Почему?… Она, что, не согласится?

— Отнюдь, наверняка выразит согласие, причем охотно и еще сегодня. Завтра отсюда высылают почту, и через пять дней весь Париж уже будет знать, как сложено Ваше Величество, причем, от макушки до пальцев на ступнях! А кроме того… я забочусь о здоровье Вашего Императорского величества. Словом, желаю Вам победить это искушение.

Александр на минутку задумался и буркнул:

— Из всего этого я делаю вывод, что Вашему Императорскому Величеству эта красивая актриса не нравится…

— Ничего подобного, — ответил на это корсиканец. — Сам я ее не знаю, повторяю лишь то, что о ней говорят.

Эта беседа состоялась в спальне француза, во время туалета, в ходе которого Наполеону помогал Констан. Александр, понятное дело, рискнул, не обращая внимания на оговор и предполагаемую болезнь, уверенный в том, что его "брат" пытался его отговорить, питая нелюбовь к мадемуазель Бургуан. Он пригласил новую любовницу в Петербург, где та оставалась в течение нескольких лет, завоевывая сценические успехи к зависти российских актрис, и альковные успехи — к зависти госпожи Нарышкиной и успехи в оскорблениях (она все так же продолжала проклинать Наполеона) — к радости, вне всяких сомнений, французской разведки.

Правда, с этой гипотезой можно было и не соглашаться, вспоминая, что во время Ста Дней мадемуазель Бургуан, вновь пребывавшая во Франции, открыто заявляла о своей привязанности к Бурбонам, но кто только не делал этого в те времена? Не следует забывать и то, что к тому времени она была любовницей Бурбона, герцога де Берри. Когда после Ватерлоо Бурбоны вернули себе власть, и герцог де Берри нашел себе новых обожательниц, наша героиня перестала вопить ("Энтузиазм убеждений в этот момент в ней ослаб", — написал Фредерик Массон). Здесь имеется бесчисленное количество возможных комбинаций, в конце концов, мы имеем здесь дело с женщиной.