Кэтрин Уэбб - Потаенные места [litres]

Когда наконец наступил рассвет и все ужасы ночи с ее болью и мраком остались позади, Клемми была счастлива, как никогда. Младенцы упорно не желали покидать утробу матери – у животных такого не бывает. Это все город, думала Клемми. Его грязь, толпы людей, отравленный воздух. Здесь все было не так, как должно быть. Едва живая от усталости, она отошла от постели Полли, миновала дверь и побрела куда глаза глядят. Возможно, Клемми так и шла бы, пока не вернулась к родителям, если бы Илай не побежал за ней и не привел обратно. «Я хочу домой», – беззвучно сказала она ему. Девушка жаждала, чтобы он услышал ее, и, возможно, он ее услышал. Это было видно по тому, как он нахмурился. Клемми в отчаянии взяла старую газету из туалета, который они делили с четырьмя соседями, и нарисовала на ней примитивную карту. Она изобразила себя и Илая между небрежно начерченным нагромождением городских зданий, к которому фигуры были повернуты спиной, и рекой, извивающейся между фабрикой и уединенной фермой, к которым они были обращены лицами.

– Мы не можем вернуться назад, – сказал Илай. – Я не могу. Мне нет места рядом с ним, Клем. Ты ведь понимаешь меня? Теперь наша жизнь здесь. В Суиндоне наш дом. Я получил работу, нам есть где жить, и у нас тут родные. Мне бы очень хотелось дать тебе почувствовать то, что ощущаю я, – счастье вырваться из-под начала отца, впервые в жизни. Начать все заново… Это же просто чудо. И я не вернусь к тому, что было. Теперь это наш дом.

В ночь после похорон мальчика-близнеца, названного Кристофером, в течение которой Клеменси то и дело принималась плакать, будя Бетси, а Полли вставала с постели, чтобы успокоить младенца, всякий раз морщась от боли и источая запах молока, – Клемми приняла решение. Потребность Полли в помощи была еще одной путой, связывающей ее, но если бы она осталась, то умерла бы. Она это чувствовала. Возможно, не физически, не буквально, а в каком-то другом, очень важном смысле. Она думала о душе, о которой говорил викарий, и о духе вещей. О желаниях и воспоминаниях, которые привносят в жизнь людей поколения предков. О земле, которая их вскормила. Она понимала, что у каждого человека в мире есть свое место, и твердо знала, что ее место – так же, как место Илая и ее ребенка, – в Слотерфорде. И если Илай не хочет вернуться из-за Исаака Таннера, то Клемми найдет способ избавиться от проклятого чудовища.

Она помнила подслушанные ею слова и знала, что это правда. Ее мать часто говорила: самый простой ответ, как правило, и есть самый верный, а самый простой ответ заключался в том, что Исаак планировал ограбить Алистера Хадли, взял для этого сыновей на фабрику и ловко обделал это дельце. Ее задача была нелегкой. Она не хотела каким-либо образом навлекать беду на Илая. Ей требовалось найти способ сказать нужные слова, или написать, или передать их рисунком. Она попробует справиться с помощью матери – возможно, заставив ее задавать наводящие вопросы. Она может даже пробраться в кабинет Алистера, чтобы вновь обрести прежнее спокойствие, которое должно помочь ей, даже если его самого там не будет. Она найдет способ доказать, что Исаак и есть тот преступник, который планировал ограбить фабрику и повинен в случившемся там насилии. Она ненавидела этого человека, вырастившего поколение обозленных детей, слишком запуганных, чтобы порвать с ним. Исаак Таннер был у всех бельмом на глазу, и она даст полицейским шанс навсегда избавиться от него.

Словно почувствовав ее намерение, Илай, вернувшись домой, лег поближе к Клемми, так что она могла видеть в темноте блеск его глаз, и проговорил ей на ухо:

– Ты не оставишь меня, Клем. – Его голос был напряженным, как и его объятия, и она не могла бы сказать, было ли это мольбой или приказом. – Ты не оставишь меня, – повторил он, но не смог совладать с сонливостью, и его руки соскользнули с ее тела. Когда его дыхание стало глубоким и ровным, она от него отодвинулась. Их тела соприкоснулись в последний раз перед расставанием, и Клемми почувствовала, как что-то внутри нее оборвалось. Сердце ее защемило. Он бы не понял. Он не мог знать ее плана и того, что она готовит для них другой дом – там, где он должен быть, на ферме Уиверн. Ей трудно было решиться на побег, поскольку она знала, каким это будет для него ударом. Захмелевший после выпитого, в темноте Илай не заметил, что она одета. Напрягая зрение, Клемми старалась двигаться так тихо, как только могла. Илай спал глубоким сном, но она понимала: если он проснется сейчас, другого шанса ей больше не представится. И это приводило ее в ужас. Она также знала, каким злым делает его боль – любая боль. Она взяла яблоко и кусок хлеба, которые припасла заранее, завернув в ткань и спрятав в ящик с овощами. Тусклый свет уличного фонаря просачивался в переднюю комнату через тонкие занавески и обозначал безжизненные серые контуры мебели. У Клемми не было денег ни на дилижанс, ни на поезд, имелось лишь смутное представление о направлении, где находится Слотерфорд, – на юг и потом на запад. Она была готова идти так долго, как потребуется, а также надеялась, что ее подвезут. У нее было ощущение, что дом станет для нее магнитом и обратное путешествие будет легким, словно ей предстоит шагать под гору.

Неожиданно за спиной у Клемми раздались мягкие шаги – она повернулась, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди. Слова теснились и застревали в горле. Я просто пойду впереди, чтобы ты мог последовать за мной. У меня есть план, Илай, вот увидишь . Но это была лишь полусонная Бетси, стоящая у двери, ведущей в спальню. Клемми быстро опустилась перед ней на колени, стараясь ее успокоить. Бетси зевнула, и Клемми ощутила неприятный запах из ее рта – зубы у девочки были поражены кариесом.

– Пока, Клем, – пробормотала Бетси, снова зевнула и потерла глаза.

Клемми крепко обняла малышку, не имея понятия, как та проведала о ее предстоящем уходе. Но Бетси не требовалось задавать вопросов. Поцеловав девочку в лоб, Клемми приложила палец к губам. Бетси сонно кивнула и повернулась, чтобы уйти. Затем она замешкалась на мгновение и протянула свою куклу Клемми. Клемми не могла сказать: «Оставь ее себе» – и потому лишь слегка покачала головой, но Бетси кивнула и сунула куклу ей в руки. Клемми взяла ее и наклонила голову, выражая благодарность. Потом она прокралась по коридору, вышла на улицу и, закрывая дверь, за которой крепко спал Илай, почувствовала, как заныло у нее сердце. Мысль о том, как он огорчится, узнав о ее исчезновении, едва не заставила Клемми передумать и вернуться. Но она не могла остаться, и у нее был план.

Ежедневные визиты Нэнси на могилу Алистера, где она возлагала цветы, успели принять характер устоявшейся традиции, напоминающей еженедельный ритуал посещения могилы брата. Такая же могила и, конечно, под такой же каменной плитой. Ирен была ненавистна мысль о том, что Алистеру приходится лежать рядом с полуразложившимися, изъеденными червями останками. Она задавалась вопросом, сколько должно пройти времени, прежде чем эти ежедневные визиты станут еженедельными, и что подтолкнет Нэнси к этому решению. Старая леди спускалась с холма после завтрака с только что срезанными цветами, чтобы добавить их к тем, что уже лежали на могиле. Потом она принималась тщательно обрывать пожухлые листья и увядшие лепестки. В саду розы заканчивались. Остались только те, которые уже начали осыпаться. Ирен уже жалела, что однажды утром спросила, не может ли она присоединиться к Нэнси. Та ей это позволила, но теперь получалось, что нужно ходить каждый день, и новоявленная вдова ощущала фальшь, изображая горе, которого не чувствовала. Пока они шли туда и обратно, Нэнси вела с ней неспешные разговоры, и, если Ирен собиралась остаться на Усадебной ферме, по крайней мере на некоторое время, ей нужно было поддерживать эту странную полудружбу. Возвращение к злобе и презрению первых дней было бы слишком мучительным.