Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Я наполовину залезла в кровать, когда он дергает дверь, так что мне приходится накинуть мою красивую вишнево-красную шелковую сорочку. Спешу впустить Томаса и в итоге встречаю его не в распутной позе в постели и не в величественной у огня – я раскраснелась, встревожена и не готова.

У него поднос с вином и маленькими пирожными.

– Больше никакой еды!

– Я мужчина крупный, – с улыбкой отзывается он. – Мне нужно поддерживать силы.

– Ты нравишься мне таким, какой есть. Видит Бог, ты подошел бы мне любым. Даже ослабшим от голода.

– Попробуй, – просит он, и это оказывается невероятно сладкое миндальное пирожное с собственной кухни королевы, приготовленное для нас в качестве любезности одним из ее искусных поваров.

– Бесподобно, – говорю я с полным ртом. – Знает ли повар, по какому это поводу?

– Я сказал, что ужинаю с самой красивой девушкой на свете, – отвечает Томас. – Вот он и предложил испечь что-нибудь для нее.

Отпиваю вино. Томас смотрит на меня.

– Мне лечь в постель и ждать тебя? – нежно спрашивает он. – Все будет, как ты скажешь.

Я понимаю, что зря переживала. Зря набиралась смелости. Зря пугала саму себя, ведь рядом мужчина, который действительно меня любит. А я люблю его. Неважно, что выйдет из этого брака, мы встретим любой исход вместе, с настоящей любовью.

– Я иду.

Развязываю пояс сорочки и смело сбрасываю ее на пол. Томас рассматривает мою круглую грудь, тонкую талию, немного скрученную спину, из-за которой одно плечо сильнее выпирает вперед. Не считая этого, я безупречна, красавица в миниатюре. Я трясу головой, и пахнущие розами волосы падают вперед, скрывая мое краснеющее лицо.

– Иди ко мне немедленно. – Он снимает бриджи с рубашкой и протягивает ко мне руки. Поднимает меня, обнаженную, на высокую широкую кровать. Залезает в постель следом за мной, подкатывается ко мне и прижимает к своей необъятной груди. – Моя дорогая, – ласково говорит Томас. – Любовь моя.

Я не остаюсь с мужем на всю ночь. К моменту возвращения двора я уже в своих комнатах, где мои фрейлины раздевают меня и укладывают, не подозревая, что я сама только что вернулась. Служанка Фрэнсис снимает с меня обувь без каких-либо эмоций. Думала, что буду лежать без сна от радости, но едва голова касается подушки, я засыпаю и открываю глаза лишь в тот момент, когда приносят дрова, чтобы разжечь огонь.

Утром настает мой черед прислуживать Елизавете, так что после умывания я одеваюсь и спешу в королевские покои, и на бегу вдруг понимаю: он любит меня. Прошлой ночью он обнимал меня, как мужчина, утонувший в глубочайшей любви. Он женился на мне. Он любит меня. Я его супруга.

Эти слова весь день песней крутятся у меня в голове. Пока Елизавета встречает послов, ездит верхом с Робертом Дадли, проголодавшейся возвращается к завтраку, флиртует с испанским послом в надежде убедить его, что она всерьез помышляет о замужестве, а потом, выиграв деньги в карты, ведет придворных к ужину, я думаю лишь об одном: он меня любит. Прошлой ночью он обнимал меня, как мужчина, полный глубочайшей любви. Он женился на мне. Он любит меня. Я его супруга.

Когда ужин при дворе закончился и зал начали убирать для танцев и акробатов, я иду к главным воротам, и там стоит Томас во весь свой высокий рост, впуская жителей Лондона, желающих посмотреть на танцы.

– Здравствуйте, леди Мария, – громко говорит он. – Здравствуйте, миссис Киз, – тихим голосом добавляет Томас.

– Здравствуй, супруг, – с улыбкой приветствую его я. – Хотела узнать, стоит ли мне тайком пробраться в твою комнату, когда все уснут.

– Еще бы, – с притворной обидой отвечает он. – Конечно, я буду ожидать тебя. Я жду послушного поведения от моей жены.

– Ты его получишь, – обещаю я. Заметив, что один из работников Уильяма Сесила подходит к воротам, я улыбаюсь Томасу и ускользаю. – Даю тебе слово.

Первую ночь мы безмятежно спим в объятиях друг друга до рассвета. Когда его голова касается подушки рядом, мы становимся равны, его широкий лоб прижимается к моему, он нежно целует мои улыбающиеся губы. Его длинные ноги свисают с кровати, а я занимаю лишь верхнюю ее часть, но, когда мы лежим вместе, опустив занавес, мы равны, мы едины.

Во второй раз я просыпаюсь в полночь от звона колокола Вестминстерского аббатства, чей низкий навязчивый тон говорит о том, что кто-то умер.

– Елизавета, – сонно шепчу я; желаемое сорвалось с моих уст быстрее, чем я успела подумать. Встаю с радостным то ли ощущением, то ли осознанием того, что объявили о ее смерти и теперь королевой Англии станет моя сестра.

Томас тоже слышит траурный звон и вскакивает с кровати, пригибаясь, чтобы не задеть головой балки.

– Мне надо идти, – говорит он и натягивает свою форму. Я тоже встаю и надеваю сорочку. – Помочь тебе со шнуровкой? – спрашивает Томас, оборачиваясь у двери.

– Я справлюсь. Иди, – коротко отвечаю ему, понимая, что он спешит выполнять свои обязанности – охранять ворота в ожидании плохих новостей, какими бы они ни были.

Он выбегает из комнаты, а я набрасываю на голову платок, будто бедная женщина, спускаюсь по лестнице и иду через двор. Надеюсь добраться до своих покоев незамеченной, но тут из комнаты фрейлин выходит Томазина. Она сразу замечает, что я наполовину раздета и с растрепанными волосами, но у нее нет времени на комментарии по этому поводу.

– Звонят по Кэт Эшли, – сообщает она на фоне настойчивого звука колокола. – Храни Господь ее душу. Мы ее потеряли.

– Потеряли? – оцепенело переспрашиваю я.

– Она умерла. Быстро ослабела. Королева убита горем, – говорит Томазина. – Ушла с танцев, приказала звонить в колокола и всему двору облачиться в траур. По словам Елизаветы, Кэт была ей как мать.

– Это правда, – печально соглашаюсь я, хотя сама думаю: даже дочерняя преданность не помешала тогда Елизавете арестовать Кэт и держать в Тауэре.

Я спешу к себе в комнату, надеваю чепец и бегу к королеве – в ее приемном зале темно, ставни заперты, все перешептываются приглушенными голосами. В личных покоях близкие придворные тихо о чем-то говорят. Многим будет не хватать Кэт Эшли, однако теперь освободилось место среди фрейлин Елизаветы, которое может занять какая-нибудь амбициозная женщина, и среди советников, которое кто-нибудь захватит.

Я подхожу к двери в спальню. Пока жду снаружи, выходит уставшая тетя Бесс.

– Подменишь меня на часок? Она хочет, чтобы двое все время сидели рядом и горевали вместе с ней.

Я киваю и иду внутрь.

Ставни закрыты, горит огонь, в комнате темно и душно. Елизавета лежит в кровати, накрывшись одеялом до подбородка, она полностью одета, сняла лишь туфли. Гофрированный воротник смялся, глаза размазались, на подушке и скошенном рыжем парике следы от белил. При этом в своей печали она смахивает на дитя, страдая так же открыто, как сирота на улице. Хоть Елизавета и заполняет двор подхалимами и приспособленцами, она всегда одна и теперь со смертью женщины, что была рядом с ее рождения, снова осознает свое одиночество. Кэт Эшли пришла к ней, когда Елизавета не могла найти себя. Она была любимой принцессой, дочерью обожаемой жены, а потом ее вдруг оттолкнули, забыли, отобрав имя и титул. Когда Кэт Эшли впервые приблизилась к маленькой девочке, та была практически уничтожена. Она восстановила гордость Елизаветы, приучила любить науки и веру. Показала ей, как выживать и быть хитрой, никому не доверяя. Кэт была единственной женщиной во всем мире, кто любил Елизавету тогда, и ее больше нет. Елизавета утыкается лицом в подушку, чтобы приглушить свои прерывистые рыдания, и я думаю: может, сейчас, когда она действительно осталась одна, королева поймет, каково это – любить и быть разлученным с любимым? Возможно, она сжалится над сиротой Катериной, у которой забрали мужа и сына.