Филиппа Грегори - Последняя из рода Тюдор

Королеве подают знаменитые колчестерские устрицы, и, глянув на Роберта Дадли, она спрашивает:

– Правда ли это, что они возбуждают похоть в излишне доверчивых людях?

– И не только в излишне доверчивых, – отвечает Дадли, и вместе они смеются.

– Возможно, чистым женщинам, вроде леди Катерины и меня, не нужно их пробовать? – Слуга, поняв намек, тут же предлагает огромное блюдо и мне. Под пристальным взглядом ее темных глаз приходится взять одну устрицу.

– Зависит от того, нравится ли вам вкус, – объясняет Роберт. – Я вот просто оторваться от них не могу.

Елизавета смеется и шлепает его по руке, когда он тянется за очередной раковиной, но продолжает следить за мной. Нельзя не съесть то, что даровала королева со своей тарелки, поэтому я подношу устрицу ко рту. Запах водорослей и вид липкой раковины… я этого не выдержу. Понимаю, что не смогу ее проглотить и опозорюсь перед всем двором. Рот наполняется горячей соленой желчью, живот крутит.

– Bon appétit! – Королева желает мне приятного аппетита, не сводя глаз с моего позеленевшего лица.

– И вам, Ваше Величество, – говорю я, затем открываю рот, выливаю в него содержимое раковины и глотаю. Захлопываю рот, как ловушку, и держу зажатым.

Елизавета хохочет с такой силой, что хватается за руки Роберта, чтобы не упасть.

– Ну и лицо! Съешь еще! – восклицает она. – Давай!

Поговорить с Робертом Дадли наедине удается только вечером после часовни. Я подхожу поближе, когда мы занимаем места в большой столовой.

– Вы сказали ей? – спрашиваю я.

– Сказал, но она не хочет это обсуждать до возвращения в Лондон, – отвечает он, глянув в сторону главного стола, за которым в поисках Дадли вертится медная голова королевы. – Прошу извинить.

– Она не злится? Она простит меня?

– Не знаю. Заявляет, что не хочет говорить об этом до Лондона. А ты как думаешь?

Я не представляю, что думать, – знаю лишь, что с каждым днем поездки роды все приближаются, и, если верить Роберту Дадли, единственному, кто имеет хоть какое-то мнение по данному вопросу (надо же было найти такого специалиста), ждать их стоит в сентябре. Слава богу, к тому времени мы уже вернемся в Лондон, и тогда королева скажет, что мне делать. Нет ничего хуже этого ежедневного испытания в дороге, этих несчастных развлекательных вечеров и боязни быть раскрытой.

Мне разрешается опередить королевскую процессию и вернуться в Лондон. Никто не объясняет почему, но я полагаю, это любезность, которой для меня добился Роберт Дадли, хотя он молчит, а королева весела, словно ей ничего и не сообщали. Немедленно отправляюсь в королевское хранилище, чтобы найти подарки, оставленные Генри Гербертом в знак любви, однако сундучка, в котором я держала важные бумаги – письмо о помолвке от Неда, его прекрасное завещание и любовные письма Герберта, – нет на месте.

– Вы взяли их с собой! – говорит моя горничная. – Сказали, что они крайне ценны для вас, и взяли их в поездку.

– Я же писала Табите и просила поискать их здесь, а она сказала, что не нашла. Со мной писем не было. Мы их не брали.

– Я уверена, что складывала их, – озадаченно отвечает она. – Все ваши драгоценности целы?

– Мои драгоценности с этим никак не связаны! – восклицаю я. – Четко помню, что просила тебя взять коробку с бумагами и отнести ее слуге, отвечающему за гардероб, чтобы тот хранил все в сокровищнице.

– А, вы про эту коробку! – Лицо горничной вдруг проясняется. – Да, я отнесла ее, как вы просили.

– Ну так пойди и найди теперь. Почему ты сразу ее не принесла? – Внезапно обессилев, я опускаюсь на кровать и слышу громкий стук в дверь. Вскакиваю на ноги и сама открываю. Снаружи стоит капитан дворцовой стражи и несколько самих лейб-гвардейцев.

– Леди Катерина Грей.

– Разумеется, – резко отзываюсь я. – Кто меня спрашивает?

– Вы арестованы. Мне приказано сопроводить вас в Тауэр.

– Что? – Я не в силах осознать, что он говорит.

– Вы арестованы. Вам придется последовать за мной в Тауэр. Можете взять с собой трех женщин из прислуги – они пойдут за нами и понесут все необходимые вам вещи.

– Что?

Глава стражи заходит в комнату, не ответив на мой вопрос, кланяется и вытянутой рукой показывает, что я должна выйти в коридор. Ребенок вертится под тесным корсажем. Послушно иду туда, куда мне велено. Капитан кладет руку на мою поясницу, и я отшатываюсь. Не перенесу ничьих касаний. Я не желаю, чтобы его тяжелая ладонь оказалась рядом с моим животом, в котором вдруг толкается малыш, заставляя меня едва слышно охнуть.

– Прошу сюда, – говорит он, думая, что я сейчас закричу. – И не поднимайте шума.

Этого я точно делать не собираюсь. Слепо слушаюсь его, точно корова, которую бьют меж глаз на бойне. Мои фрейлины собрались стайкой испуганных куриц у входа в приемный зал и смотрят на меня в ужасе, будто на больную чумой, от которой надо держаться подальше, но я едва их замечаю. Я ослеплена собственным потрясением.

– В Тауэр? – говорю я себе под нос, но слова кажутся бессмысленными.

Капитан идет впереди, а его гвардейцы – сзади. Смахивает на сцену из театра масок. Я следую за ним. А что еще мне делать? Я ведь не понимаю, что происходит.

– Мне надо взять моих птиц, – вдруг заявляю я. – И собачку. Еще у меня есть кошка и обезьяна, очень ценное животное.

– Ваши горничные принесут их, – мрачно отвечает глава стражи, глядя на меня через плечо, чтобы удостовериться, что я не отстаю. Я иду по его стопам, и через уединенные сады он выводит меня из дворца к реке. Осматриваюсь в поисках того, кто мог бы передать сообщение от меня, но кто же? И что я скажу?

– Это из-за испанцев? – спрашиваю я. – Я с ними не общалась и передала Уильяму Сесилу все то, что они мне говорили.

Мы молча направляемся через ворота к пирсу. Королевский привратник Томас Киз выпускает нас и низко кланяется мне всем своим огромным торсом.

– Миледи, – с уважением говорит он.

– Мистер Киз, – беспомощно отзываюсь я.

Глава стражи ведет меня к причалу, где стоит баржа без опознавательных знаков. Он протягивает руку, помогая мне спуститься по ступеням, и я ступаю осторожно, не забывая о своем огромном животе, перевешивающем вперед. Забираюсь по тропу и сажусь в задней части баржи. Навес закрывает меня от полуденного солнца и от всех, кто может наблюдать за происходящим из дворца. Может, Уильям Сесил попал в немилость, как это бывало с советниками короля Генри, и мне не стоило упоминать его имя?

– Я также подчиняюсь Роберту Дадли. И никогда не предам королеву и ее веру.

– Мне было приказано сопроводить вас. Больше я ничего не знаю, – говорит капитан.