Илья Дроканов - Пароль: «Тишина над Балтикой»

В нескольких словах Наташа рассказала о том, что случилось с ее родителями, и порадовала сообщением об улучшении здоровья отца.

— Он начал вставать с постели и немного ходить по комнате, — сказала она. — Сейчас сам увидишь. Проголодался, наверное, с дороги?

— Пока нет. Мамуся в дорогу пирожков с мясом напекла, я хорошо перекусил в поезде.

— Я баньку затопила. Помоешься с дороги.

— Это с удовольствием! Давно в русской бане не парился. В гостиницах только ванной удавалось пользоваться.

— Знаю, знаю. Твои товарищи, заезжавшие в Москву, передавали мне письма, где ты писал про свой спартанский быт. Ты ни словом не обмолвился о стране, куда уехал, но я догадалась, что это — Испания.

— От жены разведчика ничего не укроется!

Смеясь, они дошли до дома. Пока Тихонов направился в комнату, чтобы поздороваться и посидеть с больным тестем, Наташа проверила баню. Потом сообщила:

— Истопилась! Теперь ей пару часов выстояться нужно. У нас ведь баня «по-черному»: топить умеючи надо, а не то можно угореть. Предлагаю, пока есть время, пройтись за грибами: здесь недалеко. Нынешнее лето — урожайное: белых много, подосиновиков, а лисички можно косой косить. Наберем корзинку, я грибную солянку со сметаной приготовлю.

Их район на юге Ленинградской области славился грибными местами, и супруги на самом деле удачно выбрались на «тихую охоту». В лесу было влажно, поэтому Наташа надела резиновые сапоги и брезентовый плащ-дождевик, так же мужа экипировала, чтобы не промокнуть. Они ходили по едва заметным в тени деревьев тропкам и по опушкам, где среди паутинок с запутавшимися в них листочками взгляду грибников то и дело открывались крепенькие боровички под коричневатыми шляпками или красноватые головки подосиновиков, выглядывавшие из лесной травы. Часа полтора они провели в сказочных местах, где Тихонов зачарованно любовался сочными видами русской природы, по которым так скучал среди выжженных солнцем пейзажей горной Испании. Забыв обо всех возможных сложностях, он наслаждался тем, что приехал в родные места.

Дома Наташа развесила дождевики на просушку и повела мужа в дышащую жаром баню, которая спряталась на берегу ручья среди раскидистых ив. Мыться Тихонову в ней прежде не доводилось. Пока он оглядывал предбанник, освещенный солнечными лучами, бьющими сквозь щели в двери, отряхивал шею и плечи от еловых иголок, насыпавшихся в лесу, Наташа рядом раздевалась. Сложила на лавку платье, чулки и белье. В нижней сорочке встала, расплела косу и расчесала длинные волосы. Потом сорочку сбросила и, сверкнув в лучиках солнца белизной тела, скрылась в моечной. Донеслось шипение каменки, на которую выплеснули ковшик воды, и пришла волна горячего воздуха.

По-флотски аккуратно Тихонов уложил снятую одежду, наклонил голову под низкую притолоку, вошел в завесу пара и плотно закрыл дверь, чтобы не выпускать тепло.

— Ложись на полóк, — весело распорядилась Наташа, вынув березовый веник из ушата с кипятком. Потянулся ни с чем не сравнимый аромат распаренных березовых веток и листьев.

В топившейся «по-черному» бане на стенах, потолке, полу и лавках почти не было следов копоти: хозяйки явно заботились об этом и скребли дочиста скребками. Тихонов лег лицом вниз на полок из толстых досок, покрытый домотканым покрывалом. Тут же горячие шлепки банного веника посыпались ему на спину, бедра и даже на пятки. Наташа парила мужа со знанием дела, он только постанывал от удовольствия. Еще раз плеснула на каменку и вновь заходила веником. Приустав, наконец, выдохнула «У-у-ф!» и села на лавку. Муж с таким же выдохом сел рядом. Улыбавшееся лицо жены покрылось мелкими капельками пота, волосы прядями разметались по плечам. Тихонов принес из предбанника кружку с квасом, которую выпили несколькими глотками.

Место на полкé заняла жена, а муж взял свежий веник. Он не был большим специалистом в банном деле, но старался не ударить в грязь лицом. Поддавая парку и охаживая белокожую Наташу веником, смотрел и поражался тому, что ее фигура почти не изменилась, хотя прошло двадцать лет, как поженились. Может, в бедрах чуть раздалась — так не девчонка, а мать взрослого сына. Но стройности не утратила.

Распарившись, Наташа поднялась, смахнула с плеч прилипшие листочки от веника и озорно спросила:

— У нас в деревне после пара в ручей прыгают. Не забоишься?

Тихонов без слов взял ее за руку, открыл двери и вывел из бани. Садившееся солнце светило в глаза. Они сделали два шага по траве и прыгнули в воду. Холод проточной воды ожег горячие тела, но они заставили себя дважды окунуться, прежде чем бежать в банное тепло. После купания пришло ощущение необычной легкости, даже невесомости.

Из бани в тот день Тихоновы не уходили долго. Потом неторопливо шли от ручья вверх по тропинке меж берез к дому. Первая поднималась жена с тюрбаном из полотенца на мокрых волосах, за ней следовал муж с тазиком, заполненным выстиранным бельем.

После бани, по деревенскому обычаю, сели за стол. Наташа достала из погреба миски с солеными огурцами и грибами, сметану в глиняной крынке, кувшин с квасом. Открыв заслонку русской печи, ухватом вытащила котелок с вареной картошкой и форму со свежевыпеченным хлебом. Горячую картошку почистила, разложила по тарелкам, обсыпала порезанным укропом, деревянной ложкой подложила сметаны. Потом, забавно наморщив нос и смущенно улыбаясь, спросила:

— Володенька, вроде как праздник у нас домашний. Не будешь против, если достану бутылочку, что у деревенской самогонщицы получила в расчет за продукты, привезенные из города? Хотя и не по закону это?

— Наташа, ты как маленькая! Ставь, конечно! И стопки не забудь достать.

Ночевать отправились на сеновал. Ночи стояли теплые, в доме оставаться не хотелось. На душистом сене, застеленном простынею, Наташа шепотом рассказывала, как ее вызвали из Москвы по телеграмме от родителей. Как тревожно стало работать, когда начальника железной дороги объявили врагом народа, а вслед за ним арестовали нескольких инженеров. Вот в Ленинграде на службу ходить не надо, поэтому ничего про аресты она больше не слышала. Очень жалко маму было. Павлик отпрашивался из техникума, чтобы приехать на похороны. Потом он отправился в Мурманск, в море ушел. Писем не пишет, иной раз при заходе в порт чиркнет открытку, мол, все в порядке. Тоже переживать приходится — у моряков работа опасная…

В Москву Тихонов приехал через месяц. Подходя к Управлению, он ощутил некое дежа вю: с ним уже случалось такое двадцать лет назад. И тогда, и сейчас он понимал, что в сложившихся независимо от него обстоятельствах его могут арестовать, и морально был готов к этому. В 18-м году пришлось сидеть в тюрьме, но в дальнейшем все сложилось благополучно при содействии Раскольникова. Как пойдут события в 38-м году, загадывать не представлялось возможным.