Илья Дроканов - Пароль: «Тишина над Балтикой»

— Пройдите в машину!

Очень быстро машина оказалась в тюремном дворе, Тихонова под охраной завели внутрь здания. Дальше все происходило, будто бы с посторонним человеком: оформили, отобрали документы и ордена, обыскали, сфотографировали анфас и в профиль, отвели в камеру. Он воспринимал происходящее, словно со стороны: видел тюремную камеру, в которой, кроме него, находился пожилой человек в дорогом шерстяном костюме, мятом и испачканном грязью. Слышал матерную брань надзирателей в коридоре. Видел, что трижды в сутки им приносили еду и сосед заставлял его есть, чтобы сохранить силы. Видел, что через несколько дней его повели на допрос. Он все видел, но ни о чем не думал: сознание, видимо, из чувства самосохранения отключилось.

Оно заработало лишь в тот момент, когда в комнату для допросов вошел следователь. Память подсказала Тихонову, что человек, арестовавший его в 1918 году в Адмиралтействе, и следователь, который вел допрос в 1938 году, очень похожи внешне. Факт заставил встрепенуться и организовать самооборону. Следователь расстегнул ворот гимнастерки, закурил и небрежным тоном заявил:

— Мне с тобой, Тихонов, возиться некогда. Без тебя забот невпроворот. Твое дело совершенно ясное: враг народа и невозвращенец Раскольников специально пристроил тебя, бывшего царского офицера, в партию и направил служить в Разведывательное управление Красной Армии, где свил свое паскудное гнездо другой враг народа — Берзин. Вместе с Берзиным ты вредил нашей разведке, вместе плодили шпионов, работавших против Советской Родины. Как сказал товарищ Сталин, в нашу разведку проникли люди, работавшие на Германию, Польшу, Японию. И ты, Тихонов, этому способствовал. Потому что ты сам враг. Вот тебе бумага, пиши признательные показания о том, что ты — террорист. Что ты смотришь на меня? Не хочешь писать?

Тихонов негромко сказал:

— Мне нечего писать. На иностранные разведки я не работал. Раскольникова не видел со времен Гражданской войны, когда он во главе Каспийской военной флотилии громил белогвардейцев. Берзин был начальником Разведупра, с ним лично я контактировал очень мало и вредить Родине не собирался. Как я должен признаваться в том, что я являюсь террористом, вообще не понимаю.

— Я тебе объясню, — сказал следователь и встал. Зашел за спину Тихонову, с силой ткнул ладонью в затылок так, что тот ударился лицом о стол, разбив нос и губы.

Потом брезгливо взял со стола лист бумаги и продолжил мысль:

— Видишь, какой ты мерзавец! Бумагу кровищей измазал. Ладно, после переделаешь начисто, а сейчас быстро пиши признание в терроризме.

С трудом шевеля разбитыми губами, роняя капли крови, Тихонов хрипло ответил:

— Следствию потребуются доказательства моих преступлений. Но их нет, потому что я их не совершал.

Следователь отмахнулся, как от мухи:

— Никому доказательства не потребуются. Наш Генеральный прокурор Андрей Януарьевич Вышинский учит, что признание — царица доказательств. Признаешься — будешь спокойно ждать суда в камере. Так что пиши, как вместе с врагом народа Берзиным готовил террористические акты против советского руководства.

— Не в чем мне признаваться, — опустив голову, повторил разведчик.

— Придется освежить тебе память, — прошипел сквозь зубы следователь и ударил кулаком в лицо, опрокинул на пол, а потом бил сапогами, пока не утомился.

В себя Тихонов пришел в камере. Сосед мокрым носовым платком стирал ему кровь с лица. Огнем горело и болело все: лицо, челюсть, нос, ухо, а более всего болели отбитые ударами сапог внутренности. Сосед немного успокоил:

— Судя по твоему состоянию, переломов и разрывов внутренних органов нет. Уже легче. Значит, оклемаешься в камере до следующего допроса. Или ты уже признался в том, что являешься шпионом и работаешь на Германию, Польшу и Японию?

— Откуда вы знаете, в чем меня обвиняли? — с трудом спросил Тихонов.

— Морячок, ты здесь не первый. А с фантазией у следователей плоховато. Через эту камеру прошли уже десятки шпионов всех мастей.

— А где мы находимся?

— Во внутренней тюрьме НКВД.

— Я помню, что ехали в машине недолго.

— Откуда же тебя забрали?

— Из Главного штаба РККА на Знаменке.

— Действительно, здесь совсем близко. А в чем тебя, моряк, обвиняют?

— Пытаются обвинить в терроризме, но я отказываюсь.

— В конце концов согласишься с обвинением. Следователи умеют «уговаривать».

— А вы кто?

— Работник Генеральной прокуратуры, потерявший бдительность и вступивший в преступный сговор с врагами народа.

— У вас остались силы подшучивать над собой? Сильно! Неужели вы, прокурор, не можете найти какую-то зацепку, чтобы отвести от себя несправедливое обвинение?

— Насчет меня, увы, поздно что-то искать. Не сегодня-завтра исполнители высшей меры социальной справедливости в последний раз поведут на выход. А насчет тебя можно подумать. Говоришь, терроризм… Чему нас учит теория? «Терроризм — это публично совершаемые общеопасные действия или угрозы таковыми, направленные на устрашение населения или социальных групп, в целях прямого или косвенного воздействия на принятие какого-либо решения или отказ от него в интересах террористов». К твоему случаю, моряк, явно не подходит. Значит, тебе надо написать в Генеральную прокуратуру заявление о нарушении юридических норм в отношении тебя.

— Кто будет читать мою писанину? Им нужно поскорее разделаться со мной.

— Ты не совсем прав. Кончить с тобой они, конечно, хотят. Но просто-напросто пристрелить тебя в камере не имеют права. Нужно, чтобы у них каждое лыко в строку было: обвинение, признание, судебные действия, приговор. Только в таком случае следователю поставят «плюсик» за то, что сумел вывести на чистую воду врага народа. А ты сейчас запустишь бумагу, где не будешь писать, что ты невиновен — в это никто не поверит, а укажешь нашим надзорным органам на юридические ошибки, допущенные следствием в отношении тебя. В тюрьме обязаны принять у тебя бумагу. Ее передадут по назначению, а дальше наша бюрократическая машина будет работать без твоего участия. Зато на тебя будет работать время. Мало ли что может произойти за те дни, пока тебе придет ответ из Генеральной прокуратуры. Допрашивать не будут во время разбирательства. Так что пиши, что я тебе скажу.

Так и получилось. Тихонов написал заявление, бумагу приняли. Через несколько дней пришли за прокурором, который так и не вернулся в камеру.

Один допрос все же состоялся на следующий день после того, как Тихонов отправил заявление в Генеральную прокуратуру. Следователь был вне себя от злости на своего подследственного, который решил «умничать» и жаловаться. Удары в этот раз наносил не по лицу, бил под дых, со спины по почкам, коленом в пах. Упавшего Тихонова отливал водой из ведра, сажал на табурет и заставлял писать признание. После упрямого отказа продержал несколько ночных часов на ногах, пока сам заполнял за столом множество протоколов допросов.