Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Ключи судьбы

– Лют, оставь его! – Олег встал, шагнул вперед, пытаясь встать между ними, но Лют сместился, чтобы не терять Володислава из виду. – Он же родич мой!

– Родич! Навь пернатый ему родич! Ему на свете жить уже девять лет как не положено!

– А ты мне суд? – Володислав стоял почти спокойно, хотя никакого оружия при нем не было и как боец он Люту, с его точеными, налитыми силой плечами был не в версту даже в лучшие свои годы. – Из-за вас, руси, нам на своей же земле уже жить нет позволения?

– Тебе?

Лют сейчас понимал одно: перед ним въяве стоит кровный враг Эльги и Святослава, а их врагов он, как сын Свенельда, с детства привык считать своими. Было чувство, будто ему посчастливилось настичь ядовитую гадину, которую нужно во что бы то ни стало раздавить. Но на этой земле господином был Олег, только ему принадлежало право судить и решать.

– Связать его и в Киев доставить! – Лют требовательно глянул на Олега. – Его весной искали, да он улизнул, распятнай тя в глаз!

– Не там искали! – засмеялся Володислав. – А здесь не твоя власть и не брата твоего.

– Олег, вели своим… – Не сводя глаз с Володислава, Лют кивнул на деревских гридей.

Те уже стояли вокруг них почти вплотную, потрясенными глазами наблюдая за ходом беседы живых с мертвым. Кияне помнили тот шум весной, когда Мистина рассылал конные разъезды по всем дорогам, приказал обшарить весь Киев до последнего оврага, пытаясь отыскать щуплого мужичка средних лет с заметным шрамом через все лицо. Деревские же гриди о том случае не знали и теперь не могли поверить себе: в облике бродячего калеки перед ними стоял их же бывший князь, которого девять лет как считали мертвым.

И это меняло так много всего, что было не охватить умом.

Лют видел это недоверчивое потрясение на их лицах. Голос осторожности в душе сказал: стой! Олеговы гриди приносили клятву верности русскому роду, и древлян среди них меньше половины, но как знать, чью сторону они примут, если их заставить выбирать сейчас?

– Олег! – сдерживая гневный напор, но со всей возможной убедительностью продолжал Лют. – Если ты дашь ему уйти – как ты будешь перед князем… перед Святославом отвечать? Это убийца его отца. Ты, родич Эльги, дашь уйти убийце ее мужа?

– Эльга уже нашла свою месть, – Олег покачал головой. – Стократную… тысячекратную. За мужа и два десятка его гридей она землю Деревскую опустошила. Мечами вспахала, кровью полила, костьми засеяла…

– Ты сам знаешь, что вышло бы, не сделай она этого. И что выйдет, если этот человек уйдет.

– Он мой родич. Он отец моих внуков. Я думал, они сироты, а у них есть живой отец…

– В том и беда. И ты ж на его столе сидишь! Надоело, подвинуться хочешь?

«Как подвинулся, когда Ингвар спихнул тебя с киевского стола!» – добавил он мысленно.

– Я о столе деревском не мыслю, – ответил ему Володислав.

– Чего ж ты здесь ищешь?

– По родне соскучился. А ты нам не дал договорить.

Володислав посмотрел на Олега. Выразительный взгляд давал понять: он сказал еще не все.

– Свенельдич… оставь нас, – мягко попросил Олег. – И вы тоже. – Он взглянул на гридей.

Лют медлил, не желая давать этим двоим возможность говорить наедине. «Ступай», – попросил его глазами Олег, кивая. Раз уж к нему явился гость с того света, его следует выслушать до конца.

При всей мягкости нрава, Олег Предславич оставался родным внуком Вещего и прямым потомком моравских князей. И владыкой той земли, на какой они все стояли. Лют развернулся и пошел к своему костру. Гриди тоже разошлись, вновь оставив бывших тестя и зятя наедине.

– Йотуна мать! – В тени своего шатра, откуда ему хорошо было видно тех двоих, Лют в досаде бросился на колени в примятую траву и тряхнул кулаками. – Из какой дыры ты вылез, пес наряженный!

– Так он мертвый или живой, я не поняла? – шепнула Величана, боясь его гнева не меньше, чем еще одного некстати восставшего мертвеца.

– Повылазили мрази, маку на всех не напасешься!

Глядя, как те двое продолжают беседу, Лют с трудом сохранял спокойствие, но злился больше на самого себя. Уж верно, окажись здесь не он, а Мистина, Володислав не ушел бы! Лют не мог придумать, как Мистина помешал бы ожившему покойнику снова исчезнуть – и это его мучило. Он давно знал, что умом уступает брату, но ни разу еще это не было так некстати! Конечно, Мистина имел куда больше власти и влияния, чем его младший брат. Он мог если не приказать Олегу, то склонить его исполнить свою волю даже вопреки воле самого Олега. Но как?

Грубую силу Лют применять не решался – если Олег на стороне Володислава, то придется иметь дело с его гридями на его земле. Эльге и Мистине это не понравится. Святослав мог бы так поступить – но он верховный господин и здесь тоже, и к тому же он родной сын Ингвара, убитого при участии Володислава. И тоже Олегов зять… Жма!

А те двое все говорили, сидя почти рядом, как истинные родичи. Володислав убеждал в чем-то, Олег то слушал, опустив голову, то пытался возражать.

Величана тоже сидела рядом на траве, наблюдая больше за Лютом, чем за Олегом и его бывшим зятем. Через какое-то время, видя, что Лют стал дышать ровнее и его лицо приняло выражение сосредоточенного спокойствия, она осторожно положила руку ему на плечо. Будто говоря: что бы ты ни решил, для меня ты будешь прав.

Лют глубоко вздохнул, потом поднял руку и накрыл кисть Величаны у себя на плече. Словно принимал ее привязанность и благодарил за то, что она просто сидит рядом.

И в душе ее свершилось чудо: возникло чувство, что теперь они не просто рядом, а вдвоем. А будучи вдвоем и заодно, они сильнее самой Нави.

Престол княгини-матери назывался греческим словом «тронос». Летошный год Эльга привезла его из Греческого царства. Он был совсем не похож на старый Олегов престол – темного дуба, украшенный резными зверями: не то змеями, не то волками. Эльгин был из белого марамора, со вставками из красного и зеленого камня – он назывался «порфир». В цесарском дворце целая палата из такого порфира – красного, а не зеленого, и в ней царицы рожают наследников. А не в бане, как на Руси, хотя бани в Греческом царстве тоже есть. И тоже мараморовые.

Малуша думала обо всем этом, бережно и тщательно натирая княгинин престол влажной ветошкой. Вокруг суетилась челядь; ожидая важных гостей, ежедневные уборки двора и строений исполняли с особым усердием. Но Малуша, водя ветошкой по каменным завиткам узора, думала о своем.

Тронос Эльге преподнес в дар младший из двух цесарей – Роман, Константинов сын. Хотел, говорят, чтобы Эльга вышла за него и с ним царствовала. Даром что сам ей в сыновья годился. Потому и тронос послал: сиди, дескать, с нами, как мы. Глядя перед собой, Малуша ясно видела вовсе не белокаменное сиденье и собственные руки с ветошкой, а нечто иное: палату с золочеными стенами, столпы из цветного камня, полы из стеклянных кусочков – называется «мусия». В палате стоял такой же тронос, только еще лучше, и сидела на нем величественная дева в золотом самоцветном платье – только не Эльга, а она, Малуша. Уже взрослая, с уверенным и гордым лицом.