Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Ключи судьбы

– А что я? Князь так приказал. Никого сегодня из чужих не пускать.

– Может, он болен? Старый ведь человек…

– Наши старые получше ваших молодых будут! – усмехнулся Беле, и Лют сразу понял, к чему относится эта усмешка. – Идите, кияне, в другой раз приходите.

И знаком велел гридям закрыть ворота. Лют сперва хотел им помешать, но опомнился: хорош он будет, с десятком купцов и отроков осаждая княжий двор Плеснеска! За пьяного посчитают.

Пришлось со стыдом и досадой возвращаться назад на гостиный двор. На сердце у Люта все кипело: его, Святославова посланца, Свенельдова сына, старый йотун не пустил в дом! Из ума выжил на третий век! Будто Лют побираться пришел!

Ржига удивился быстрому возвращению киян, а еще сильнее – причине этой незадачи. Вернувшись назад на гостиный двор, они расселись по лавкам, распахнув кожухи, под которыми пестрели нарядные кафтаны с отделкой цветным шелком, а у самого Люта – и серебряным позументом на груди. Мрачность лиц не вязалась с праздничной яркостью платья.

– Недосуг ему! От жены, что ли, оторваться не может? – возмущался Лют, размахивая перед собой шапкой на меху выдры. – Не вчера же он женился! Мог бы уж натешиться и про ум вспомнить!

– Он сказал, что… из-за жены? – Явно удивленный Ржига еще сильнее прищурил морщинистые веки.

– Я не знаю, что он сказал! Ко мне только Беле-сотский вышел, сделал милость!

– Постой, Свенельдич! – Его тронул за рукав один из спутников, Гридя Бык. – Ты, Ржига, вчера говорил, кто ваша княгиня родом-то?

– Унемысла луческого дочь.

– То-то же! – Гридя многозначительно поднял палец. – Унемысла луческого. Видать, не дружбу к нам она в приданое принесла.

– Придержи коней… – Лют бросил шапку на пустой стол.

Пять лет назад Святослав ходил войной на Волынь и добился права брать дань с лучан и бужан. До того все волынские, бывшие дулебские земли были под рукой у князей, сидевших в старом городе Волыни на Буге. Когда-то им подчинялся и Плеснеск, но этот край волынские князья потеряли еще лет сто назад. В сражении с русами Святослава был убит волынский князь Жировит, младший брат уже покойного Людомира, а его данники перешли под руку киевскому князю. В их числе и племя лучан во главе с Унемыслом из Луческа.

А ведь Гридя прав. Немногие эти слова вдруг осветили поздний брак старого йотуна совсем другим светом. Без малого двадцать лет, со смерти княгини-морованки, Етон обходился без жены, а теперь, на санях сидя, вдруг удали исполнился? Видно, дело здесь в другом…

– Смотри! – Вальга хлопнул себя по колену. – Етон с князьями нашими тот ряд заключил, потому что с Волынью воевать не хотел. А ныне Волынь ему не страшна – кто там был боевитый, тех мы со Святославом в Навь спровадили. Теперь Волынь у нашего стремени ходит, Етону не угрожает.

– Уж не надумал ли он теперь, бесеняка старая, ряд разорвать? – горячась, подхватил Торлейв. – Вот и соратников себе набирает, да среди данников наших! Уж понятно, в Луческе не друзья наши сидят!

Вальга и Торлейв между собой были единоутробными братьями, а с Лютом состояли в причудливой степени родства-свойства. Мистина, его старший брат, был женат на Уте, а Ута приходилась родной сестрой Асмунду – отцу Вальги, и двоюродной сестрой Хельги Красному – отцу Торлейва. Будучи внуками братьев Олега Вещего, эти двое выросли весьма бойки и горделивы и с детства привыкли говорить «мы», имея в виду ближний к киевским князьям дружинный круг. Они воплощали самый цвет киевской руси – потомки заморских выходцев и днепровских славян, что знали дела, менявшие судьбы держав, не по сказаниям гусляров, а по семейным преданиям, по воспоминаниям дедов и отцов. Торлейв родился в хазарском Корчеве, где тогда жила их с Вальгой общая мать, и вместе с ней приехал в Киев – малым ребенком, но уже сиротой. Отец его, знаменитый Хельги Красный, после второго похода Ингвара на греков ушел за Гурганское море и там сгинул, попытавшись, но не сумев основать собственную державу в сарацинском городе Бердаа. Получив на другой год весть о его гибели, Ингвар, Мистина, Свенельд и прочие старшие бояре с облегчением вздохнули, а жены их, не исключая и княгиню, ударились в горькие слезы. Сейчас, по прошествии пятнадцати лет, даже Мистина, в те годы не раз жаждавший удавить Хельги своими руками, вспоминал о нем с грустной улыбкой. Торлейв, сильно похожий на родителя лицом, был первым любимцем княгини и ее сестры среди всей младшей родни.

И сейчас сыновья Пестрянки, с детства привыкшие к разговорам о таких делах, быстро смекнули, чем этот нелепый брак грозит Киеву.

– А как же Унемысл ему дочь отдал – с нами не посоветовавшись? – сказал Чернега. Говоря «с нами», он имел в виду свою госпожу и ее сына Святослава с дружиной. – Какое было его право?

Лют тихо посвистел, переводя взгляд с одного товарища на другого. Как же он вчера сразу-то не смекнул? Унемысл луческий, данник киевского князя, вступил в родство с Етоном – союзником киевского князя, даже не уведомив Киев. Это само по себе дурно пахло. А нынешний отказ Етона допустить киян к себе уже так вонял, что Лют невольно дернул носом.

– Йотуна мать…

– Уж не навострился ли новобрачный ваш… – Гридя Бык оглянулся на Ржигу, – воевать с нами?

– Куда ему воевать? – презрительно отозвался Болва, человек самого Святослава. – Он на ногах-то стоит еще?

Лисма обозначил, что и как у Етона стоит, русы засмеялись. Лют тоже усмехнулся.

– Может, боится нам жену молодую показать? – сказал Чернега. – Он-то… юной деве не чета, а мы-то…

Он глянул на сыновей Пестрянки: эти двое, двадцати и семнадцати лет, рослые молодцы хорошего рода, куда лучше годились в женихи любой княжне, чем старый Йотун. Потом, еще более выразительно – на Люта. Лют поморщился, потом постарался принять невозмутимый вид. Женщины в семье дразнили его красотой – все хвалили пригожее личико, чудные глаза, набивались расчесать светлые волосы, шили цветные кафтаны. Лют привык, что его считают красавцем, но в глубине души стыдился этой славы. Свенельд красотой не блистал, и уж он не был бы доволен, если б младший сын унаследовал миловидность матери, а не отвагу и твердость духа отца!

И красота сослужит Люту очень дурную службу, если из-за нее трухлявый пень Етон не пустит его к себе в дом! Будто ему есть дело до какой-то лучанки, об какую тот ночами греет свои старые кости! Тьфу!

Хотя… В задумчивости Лют сунул в рот серебряный топорик-оберег с шеи и прикусил ровными белыми зубами. Все же знали, почему Мистина Свенельдич остался ближайшим к власти человеком и после смерти Ингоря. В былые годы он был лишь воеводой при Эльге, но в последние годы занял место и в ее постели. Так, может, Етон знает об этом и опасается допустить Свенельдича-младшего на глаза своей молодой княгине?