Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Ключи судьбы

С тревогой, волнением, любопытством все ждали третьего дня после погребения. До последнего мальчишки все в городе знали, что Етон повелел открыть свою могилу. Но зачем – этого не знал никто. Старики разводили руками – ни у руси, ни у волынян никто не знал такого обычая. Среди толков в гриднице Лют предлагал не открывать, а, напротив, поскорее насыпать сверху земли побольше – чтобы уж точно старый змей не выполз. Олег Предславич тоже был против – ни к чему тревожить покой умерших, пусть и язычников. Но Святослав решил в этом волю старика не нарушать.

– Пусть не думают, что я его боюсь, – сказал он. – Хочет, чтобы все его гниющий труп увидели, – пусть увидят. Не знаю, на что он надеялся, но не встать ему больше…

Игмор и его братья ухмылялись с мрачным самодовольством. Перед погребением они не просто проверяли, точно ли Етон мертв. Живой или мертвый – он уже не поднимет головы и не сделает ни шагу…

На вторую ночь на жальнике уже было пусто. Окажись здесь кто-нибудь в самый глухой час ночи, так лишился бы ума со страху, решив, что покойный князь не дождался третьего дня и решил выползти на вольный свет пораньше. Возле свежей могилы, среди обглоданных бараньих костей, при свете звезд мелькнула сгорбленная фигура. Потом выпрямилась и оказалась очень высокой – точно как Етон в молодости, каким его запомнили старики.

Послышался шорох, стук по дереву.

– С той стороны берись, – шепнул голос, кажется, женский.

Крышка над ямой стала приподниматься. Изнутри повеяло трупной вонью, и кто-то глухо закашлялся – уже другим голосом. Крышка сдвинулась, открылась черная щель.

– Полезай, – снова шепнул женский голос. – Он в середине. Девка лежит с того краю, челядин – вон в том конце, у ног, а дальше конь. С этой стороны только он сам. Вон, веревку держи.

Тот, к кому эта странная Карна [29] Карна – богиня или дух, причитающий над мертвыми. обращалась, стоял рядом с ней и дышал через ладонь, отвернувшись от ямы.

– Не мешкай! – настойчиво шепнула она. – Или забоялся?

– Нет, – сдавленно ответил молодой мужской голос.

– Вот и славно. А то я уж подумала, ты только к молодой девке на ржаные снопы с охотой лезешь.

– Да кто ж в могилу-то хочет лезть! Их там трое… Он уже не первый день… и конь еще…

– Дело твое. На княжий стол не мне садиться. Не желаешь – пошли восвояси. Не станем мертвых тревожить. Будем жить, как жили. Лес Честной – наш дом родной, не выдаст.

Собеседник ее еще раз глубоко вдохнул, отвернувшись, потом на ощупь взял у нее из рук веревку и, найдя край ямы, присел и спрыгнул вниз.

Какое-то время он шарил там и с чем-то возился. Что-то шуршало, скрипело, постукивало. Женщина, оставшаяся наверху, беспокойно озиралась. Она боялась, что их застанут здесь, хотя и понимала: кому тут быть, когда поминальный пир сутки как кончился? Но что, если новый князь тайком оставил у могилы сторожей и сейчас на них набросятся из тьмы, приняв за грабителей могил? Здесь же и удавят и в яму сбросят…

Не менее она боялась и тех, кто лежал внизу – лишь не показывала вида. То, что они задумали, отчасти отвечало желаниям Етона. Но едва ли он дал бы свое согласие, если бы Виданка поделилась с ним тем замыслом, что сверкнул, как зарница, в голове в то утро после Купалий. Имени Етона этот замысел обещал новую славную жизнь. А вот его телу и душе…

Послышался звук, будто в яме что-то волочат по дощатому полу. Закрывая рот и нос ладонью от запаха, Виданка наклонилась и прислушалась. Раздалась приглушенная брань. Снова послышалась непонятная возня. Виданку и так трясло, а тут совсем обняло холодом. А что, если мертвец проснулся? Что, если он там борется с Рысенком? Свернет ему шею, а потом выскочит и погонится за ней, устроительницей всего этого бесчинства?

Когда кто-то появился возле края ямы, Виданка отпрянула.

– Ёж тебе в рот! – тяжело выдохнул Рысь. – Где ты!

– Я тут.

– Он… Сейчас ногу подниму.

– Что?

Рысь снова исчез, а потом с усилием поднял что-то и выложил на край ямы. Виданка отскочила.

– Голову держи! – злобно бросил Рысь, поднимая со дна могилы что-то еще, отчасти сходное с большим горшком.

Наконец он вылез сам и всунул ей в руки конец веревки.

– Теперь давай тянуть.

Они вдвоем потянули за веревку, но пошла она куда легче, чем Виданка ожидала.

– На ноги не наступи! – сердитым змеем шипел Рысь, и Виданка пятилась, отчего держать веревку становилось совсем неловко.

Наконец тяжелая ноша достигла края ямы, и Рысь, нагнувшись, подхватил ее. Сел на землю, рукавом – чтобы не касаться грязными руками, – вытер потное лицо.

– Что такое? – дрожащим голосом спросила Виданка.

Будто отвечая ей, полумесяц вышел из-за тучи. На краю могилы было разложено несколько… поленьев… или коряг… каких-то обрубков.

Ее снова пробрало холодом. Что это такое? Что Рысенок выволок из ямы? И где тело Етона, за которым они пришли сюда, как самые худшие из грабителей могил?

– Это он! – с гневом, который не могло заглушить даже тяжелое, натужное дыхание, ответил Рысь. – По частям!

Когда он обвязал тело веревкой и потянул к краю могилы, туловище довольно легко сдвинулось с носилок, но голова и ноги не последовали за ним. От толчка они свалились, покатились по доскам среди чаш, рогов и котлов.

Святослав приказал отделить покойнику только голову, а кости ног в лодыжках разбить молотом. Но Игмор рассудил, что отделить и их будет надежнее. Нельзя встать на ноги, которых у тебя нет, – ни живому, ни покойнику такое пока не удавалось! Потом мертвеца прикрыли по пояс плащом, а черта на горле была не видна под бородой. Лежа на носилках, погибший имел вполне приличный вид. Только посадить его – знатных русов часто хоронят в сидячем положении, на их резном хозяйском кресле, – было нельзя, но Етонов престол Святослав и так решил оставить себе.

– Ох, земля-матушка! – Виданка встала на колени и низко склонилась. – Прости меня, дочь твою непутевую! – с искренней горечью взмолилась она, прижимаясь лбом к холодной, недавно вскопанной земле. – И начала я жизнь худо, и в зрелых годах непотребное творю, и кончу, видно, того хуже! В дурной час начали судички пряжу мою, дрянная кудель им попалась, кривое веретено. И ведь не себе же доли ищу…

– Чего убиваешься? – Рысь, отдышавшись, толкнул ее в плечо. – Здесь же он. Вытащил я его. А по частям нести легче. Ты, давай, голову бери, а я тулово. За ногами потом придем.

У них была с собой дерюга, в какой они собирались нести вдвоем труп, но теперь ею лишь накрыли сложенные в волокушу члены и голову. Впряглись вдвоем и потащили в лес.

И только в лесу состоялось настоящее, последнее погребение Етона плеснецкого. Не в высокой могиле близ отцовской, а в яме, заранее выдолбленной Виданкой в серой лесной земле, упокоился он – разрубленный на четыре части, завернутый в дерюгу, с парой простых руколепных горшков каши и киселя вместо богатых погребальных даров. При первом свете нового дня, лишь убедившись, что в темноте собрали все, Виданка и Рысь засыпали яму. Свежекопаную землю закрыли дерном, прикрыли хворостом. Осень покроет это место листвой, зима – снегом, а по новой весне и сами могильщики уже не сыщут его.