Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

– Но наша русалка выглядит совсем иначе.

– О, рисунок здесь служит просто своего рода заверением, что она действительно существует. Их дело явиться сюда и самолично убедиться, похожа она на свой портрет или нет. Кроме того, как бы вы ее нарисовали? Ступайте, ступайте прочь, предоставьте все мне.

– Даже ума не приложу, как придать ей привлекательность, – бормочет мистер Хэнкок себе под нос и поспешно удаляется, стараясь вообще больше не думать на сей счет.

Теперь для Анжелики наконец настало время воспользоваться своим маленьким кабинетом: она кладет на бюро стопку карточек и впервые наполняет чернильницу. Несколько минут она просто сидит, с глубоким удовлетворением разглядывая плоды своих усилий. Затем принимается за дело.

Первую карточку Анжелика надписывает для Беллы, чье имя и титул выводит с великим старанием, сожалея, что почерк у нее недостаточно изящный. На обратной стороне она пишет:

Право же, моя дорогая, ты должна приехать. Ты будешь потрясена. Меня очень печалит, что мы с тобой совсем не видимся в последнее время.

Бывшая миссис Фортескью распорядилась соорудить в подвальном этаже своего дома в Чизике огромную глубокую ванну с плиточной облицовкой, и именно здесь ее можно найти утром несколько раз в неделю. Она совершала бы купальные процедуры и чаще, если бы сумела избавиться от подозрения, что полное погружение тела в воду не полезно для здоровья. Но, по крайней мере, вероятность проникновения через поры вредных веществ исключена, ибо вода восхитительно чистая, горячая, насыщенная настоями шалфея, ромашки и прочих лекарственных трав, которые оказывают на организм самое благотворное действие. Белла, полулежащая почти по плечи в воде, отталкивается ступнями от дна, чтобы подняться чуть выше, и сорочка надувается воздушным пузырем у нее под подбородком. Волосы у нее завязаны в узел на макушке и покрыты косынкой, лицо отмыто дочиста, как у младенца. Одним словом, сейчас она лишена всяких искусственных примет и нисколько не стыдится быть такой, какой ее создал Господь Бог: прелестной миниатюрной женщиной с маленьким пухлым ртом, длинными ресницами и прямыми черными бровями. Шевеление ребенка у нее во чреве служит постоянным поводом для радости, но вот общее недомогание совсем не радует. Если бы Бог наделил ее жабрами, она бы целыми днями не вылезала из ванны.

Входят две служанки, строго одетые и в париках.

– Вы готовы?

– Да-да. – Ее голова, окруженная пузырем мокрой сорочки, плавно перемещается к ступенькам.

Женщины помогают Белле стянуть липнущую к телу рубашку и тщательно вытирают ее грубыми полотняными полотенцами.

– Какая почта мне пришла сегодня? – спрашивает она, направляясь в свою комнату отдыха, где пахнет розами и кастильским мылом, где горит камин и кровать с белым пологом застелена свежим бельем. Белла всегда читает корреспонденцию после купания.

– Три письма, утром доставили.

Одна служанка берет правую руку Беллы, другая – левую, и принимаются втирать ей в кожу благоуханные мази: работают они ловко и энергично, и она вся расслабляется, отдаваясь движениям сильных ладоней, скользящих – то легко, то с нажимом – по плечам, бокам, бедрам и изящному куполу живота. Затем одна женщина помогает Белле надеть чистую сорочку с вышивкой ришелье, все еще теплую после утюга, а вторая отмеряет дозы общеукрепляющих настоек в стаканчики из стекла, тонкого, как первый ледок на осенних лужах. Белла садится на краешек кровати и выпивает лекарства, а потом наконец забрасывает ноги на постель и откидывается на подушки.

Под самым потолком расположены полукруглые окна, и прямо за ними – по краям каждой рамы – трепещут на легком ветру резные листики герани и незабудок. Дальше виднеется небо чистейшей голубизны, и изредка мимо окон проходят ноги садовников. Белла кладет ладонь на живот и тянется за письмами. Перебирая конверты, она узнает на одном из них почерк Анжелики Нил, которая ныне зовется Анжеликой Хэнкок и живет в собственном большом доме.

Леди Д. – бывшая Белла Фортескью – широко улыбается.

Сьюки ума не приложит, что происходит, но теперь мистера и миссис Хэнкок никогда не бывает в доме. Они предоставили ей обучаться танцам и красивой походке, а сами занимаются неведомо чем в дальнем углу сада или спозаранку уезжают в Лондон и возвращаются поздно вечером с таинственными ящиками и коробками, всегда сопровождаемые вереницей возчиков, доставляющих такой же груз. Сьюки обреченно смиряется с тем, что ее не посвящают в секретные дела: ее одиночество и меланхолия усиливаются с каждым днем, и наконец она решает, что подобное состояние столь же естественно, как другие тяготы женской доли, ставшие для нее неприятным открытием в последние годы.

Но однажды утром, проснувшись в обычный час, девочка слышит звук совершенно необычный: ритмичный свист кос, которыми четверо крепких мужчин слаженно размахивают на мокрой лужайке. Глядя в щелку между занавеской и стеной, Сьюки видит также старшего садовника в круглых проволочных очках, внаклонку идущего за работниками и с великим тщанием состригающего позолоченными садовыми ножницами каждую нескошенную травинку.

А сойдя вниз, Сьюки обнаруживает, что в доме кипит суета: деловито снуют лакеи и толпятся поденщицы, вызванные из Дептфорда и Гринвича, чтобы произвести какие-то загадочные работы в летнем домике, который, насколько ей известно, со дня покупки усадьбы всегда стоял запертый. Женщины гуськом спускаются по склону, с ведрами, вениками и щетками, и через несколько часов возвращаются, вытирая лица фартуками.

– Что здесь затевается? – спрашивает Сьюки у дяди, читающего газету в библиотеке.

Мистер Хэнкок сидит глубоко в кресле, сильно ссутулившись, но в нем чувствуется приподнятость, какой она уже давно не замечала. При виде племянницы он почти улыбается, во всяком случае, дает себе труд приподнять уголки губ.

– Творится что-то странное, – указывает девочка.

– Моя жена, – с робкой надеждой произносит мистер Хэнкок. – Она улаживает все наши трудности, – по крайней мере, она так говорит.

– Прошу прощения?

– Иди, иди к ней! – Он взмахивает газетой. – Анжелика занята в летнем домике, ступай туда. Чудеса, да и только, милая моя племянница! Она взялась переменить нашу жизнь к лучшему.

Сьюки приглядывается к нему. Да, он, безусловно, изменился. В его глазах появился слабый блеск оптимизма, как у больного, выздоравливающего после долгой, изнурительной болезни, и на щеках снова проступил румянец.

– Дядя? Вы… вы счастливы? – спрашивает она.

Мистер Хэнкок достает трубку и принимается ее набивать.