Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

На самом деле здесь все устроено просто замечательно. Миссис Чаппел каким-то образом ухитрилась доставить сюда целый набор огромных аквариумов с позолоченным каркасом, полных зеленой воды и перламутровых рыбок. Все свечи накрыты синими и зелеными колпаками, отчего слабый свет, разлитый в воздухе, создает странное впечатление подводной прохлады. Стены задрапированы шелковой тканью и увешаны жемчужными нитями. Сама русалка установлена на постаменте, в окружении красных и белых коралловых веток, а трепещущий свет свечей порождает иллюзию движения: кораллы будто бы колеблются, русалка будто бы извивается. Где-то в глубине комнаты журчит фонтанчик.

И еще здесь звучит пение.

Мистер Хэнкок не видит в комнате девушек, но их высокие нежные голоса сплетаются вокруг него в мелодии без слов, как если бы обольстительные сирены пытались завлечь его на свои берега. Шум вечеринки тает и бесследно растворяется в дивных звуках.

– О! – говорит Анжелика. Она уже совладала с собой и теперь смотрит на маленькую скрюченную русалку. – Так вот, значит, какие они. – Очертания ее фигуры чуть расплываются в зыбкой полутьме.

Поймав на себе зачарованный взгляд мистера Хэнкока, она улыбается как ни в чем не бывало и спрашивает:

– Вам нравится?

– Да, – отвечает мистер Хэнкок, и Анжелика подходит к нему, шелестя шелками.

– Пойдемте, я хочу рассмотреть поближе. – Она берет его за руку и ведет к постаменту.

Мистер Хэнкок принимает серьезный и заинтересованный вид, но он разглядывал русалку слишком часто, чтобы вдруг обнаружить в ней что-то новое, и на самом деле таращится на нее невидящими глазами. Сейчас, когда Анжелика стоит совсем рядом, а потом придвигается еще ближе, он не может думать ни о чем другом, кроме как о ней. Каждый нерв в его пальцах горит и трепещет от ее ласковых прикосновений. Она слегка прижимается к нему плечом, и от тепла ее тела, от ощущения ее кожи у него голова идет кругом. Мелодия плавно повышается, и мистер Хэнкок думает: «То не русалки поют, а ангелы». Анжелика поднимает к нему лицо, очень серьезное и такое прелестное, что у него возникает желание прильнуть губами к крохотной морщинке между бровями. Но он не шевелится. Губы ее приоткрыты, глаза напряженно ловят его взгляд.

Мистеру Хэнкоку, взволнованному до умопомрачения, начинает казаться, что сейчас у него лопнет сердце, а в следующий миг Анжелика чуть поводит плечами, и корсет у нее немного сползает вниз. Либо она очень искушена в подобных приемах, либо в ее одежде есть какое-то хитроумное приспособление, которого нет у других женщин: она проделывает это одним быстрым движением, неотрывно глядя прямо в глаза мистеру Хэнкоку. Анжелика обнажает всего лишь еще дюйм своего тела, но ее груди, освобожденные от корсета, туго выпирают из декольте, украшенного синелевыми цветами. По комнате растекается душистый запах ванили и роз и еще какой-то благоуханный аромат – должно быть, ее собственный, решает мистер Хэнкок: что-то похожее на терпкий цветочный аромат, источаемый спелыми фруктами – сливами или персиками; напоенный солнцем аромат, своего рода обещание. Груди у нее без малейшего намека на рыхлость: налитые, белые, с двумя или тремя серебристыми полосками растяжек на них, едва заметно подрагивающими в такт сердцебиению.

Анжелика берет руку мистера Хэнкока и кладет себе на грудь.

– Вот так, – шепчет она.

Ощутив под ладонью голую кожу, он на минуту теряет всякое соображение. Подпертые корсетом груди чуть влажны от пота и упруго подаются у него под пальцами. Будь мистер Хэнкок посмелее, он бы огладил их, сжал, помял, наполнил ладони их тяжестью, но бедняга просто-напросто окаменел.

Он стоит столбом, точно мальчишка, пойманный на чем-то запретном, и не находит в себе сил отстраниться от Анжелики. Она мягкая, как… с чем бы сравнить? Мягкая не как бархат, или шелк, или овечья шерсть. А как человеческая плоть, вот и все: светлая теплая кожа, покрывающая нежный женский жирок, под которым сокрыты сухожилия и мышцы, горячая кровь и стучащее сердце.

– О господи… – выдыхает мистер Хэнкок, и поющие девичьи голоса вздрагивают, словно от подавленного смеха.

В зеленом текучем свете Анжелика смотрит на него со странным выражением: то ли лукавство, то ли обожание.

– Я хочу, чтобы вы меня… – шепчет она, и мистер Хэнкок наконец стряхивает оцепенение.

Они еще немного стоят, тесно обнявшись. Волосы Анжелики колышатся в потоках теплого воздуха от свечей, щекоча лица обоим. Русалка зловеще горбится под стеклянным колпаком, но им двоим нет до нее дела.

– Но ночь… еще только… начинается, – воркует Анжелика, покрывая лицо мистера Хэнкока мелкими влажными поцелуями. Поцелуи крепкие и нежные, как ее губы: при каждом он явственно ощущает круто изогнутую дугу верхней губы. – Мы слишком надолго заперлись здесь вдвоем: вон, люди колотят в дверь, чтобы мы не задерживали очередь. – Она берет его за руку. – Давайте вернемся в салон, вы не против?

Мистер Хэнкок хочет снова привлечь к себе Анжелику: кладет руки ей на талию, а потом, не удержавшись, скользит ладонями по спине и бедрам, по плечам и грудям. Есть в теле этой женщины – в его пропорциях, формах, плавных изгибах – что-то настолько притягательное, что мистеру Хэнкоку кажется, он мог бы ласкать и гладить его сутки напролет, не испытывая пресыщения.

– Пойдемте же. – Анжелика тянет его к двери; мужское естество мистера Хэнкока стоит торчком.

– Позвольте мне… – просительно бормочет он. – Прямо сейчас, пока мы наедине? Я могу быстро.

– Нимало не сомневаюсь. – В ее глазах мелькает странное, непонятное выражение; возможно, он сказал что-то не то, но у него всегда было впечатление, что подобного рода женщины только рады, если джентльмен управляется с делом быстро. Анжелика отстраняется от него с такой легкостью, будто ей это ничего не стоит. – Все-таки там прием в вашу честь. Миссис Чаппел подготовила множество увеселений, каких вы еще никогда не видели. И я хочу танцевать. – Она отодвигает щеколду, но, прежде чем отворить дверь, еще раз взглядывает на мистера Хэнкока широко распахнутыми глазами и говорит: – А когда вы предадитесь удовольствию со мной, сэр, уж постарайтесь не торопиться.

Он видит блеск ее белых зубов, закусивших губу. А уже в следующий миг Анжелика озорно улыбается.

– Пойдемте! – восклицает она. – Представление начинается!

По возвращении в большой зал мистер Хэнкок в первую очередь замечает, что все до единого музыканты маленького оркестра повернулись лицом к стене, спиной к собранию и играют с опущенными головами. Даже дирижер стоит, едва не касаясь носками туфель плинтуса, и всякий раз, когда начинает размахивать руками слишком увлеченно, задевает костяшками дубовую стеновую панель.