Имоджен Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

Даже теперь Анжелика вся ощетинивается под оценивающим взглядом миссис Чаппел.

– Что такое? – раздраженно спрашивает она.

– Ничего, просто смотрю на тебя.

– Ха, «просто»! – Анжелика вытягивает вперед руку так, чтобы широкий рукав, изукрашенный завитками лиан и пальмовыми листьями, отороченный белоснежным пенным кружевом, живописными складками соскользнул к локтю. На пальцах ее сверкают драгоценные перстни. – Вы всегда говорите одно, а думаете другое, я же знаю, – говорит она. – Так и что вы сейчас думаете?

– Очень красивый халат.

– Джорджи мне купил.

Миссис Чаппел переводит взгляд на Рокингема. Тот сосредоточенно читает свою газету, но, услышав свое имя, проводит пальцем вокруг уха Анжелики: она чуть вздрагивает и тихонько взвизгивает.

– О, вот как! – говорит миссис Чаппел. – И все это – персидские ковры, цветные гравюры, кучи книг, лент, шалей, цветов – тоже на ваши деньги куплено?

– Она ни в чем не будет нуждаться, – роняет Рокингем, не поднимая глаз.

– Но мне нужен дом, Джорджи. – Анжелика выпячивает нижнюю губу. – Собственный дом, наш с тобой.

– Терпение, милая моя. – Он складывает газету и потрясает ею в сторону Полли, хотя до сей минуты словно бы вообще не замечал ее присутствия в комнате. – Что об этом думаете вы, а?

– О чем?

– О вопросе с чернокожими. Их слишком много в городе, и они не работают.

– Я ничего про это не знаю. – Она потупливается.

– У вас есть родители? Они, должно быть, люди небогатые, иначе вы вряд ли оказались бы в вашем положении…

– Я сирота, – бормочет девушка.

Элинора пытается поймать ее взгляд, но Полли прячет глаза, заливаясь жгучей краской от неприятного волнения, ей самой непонятного. Она старается сохранять спокойствие.

– В таком случае вам повезло, что вы хоть как-то устроились, – говорит Рокингем. – Ибо ваши собратья, ласкары и африканцы, не могут найти здесь работу и попрошайничают на улицах. Послушайте… – Он снова потряхивает газетой. – Тут объявлена общественная подписка в их пользу. Общественная подписка! Продукты, одеяла и все прочее, что им понадобится этой холодной зимой. Костюмы, если они потребуют. Некоторые утверждают, что они заслужили подобную благотворительную помощь, я же считаю…

– Конечно, заслужили, – смело перебивает Элинора. – Они сражались за нас в войне с Америкой, они водили наши корабли и были во многих отношениях полезны нам – нам, которые сначала обратили их в рабство, а потом привезли сюда. Да, мы дали им свободу, но что значит свобода, если она подразумевает нищету?

– Очаровательная речь, – усмехается Рокингем, – но вы сами не понимаете и половины вами сказанного.

– Мы должны обеспечить им достойное существование.

– Многие из них просто беглые, – говорит Рокингем. – Мы ничего им не должны. На самом деле они всегда нас обкрадывали. У моего дяди плантация на Ямайке, и он даже не может привезти с собой своего любимого раба, когда посещает Англию. Ведь что сделает малый, оказавшись здесь? Да сбежит при первой же возможности! Причем все мои соотечественники встанут на его защиту! У них нет верности, нет ни грана уважения к своим благодетелям: они могут всю жизнь содержаться в хорошей семье, которая их кормит, поит и одевает, дает образование и обеспечивает место в мире, – однако все это решительно ничего не значит для них, когда им представляется случай сбежать.

– Ни один человек на английской земле не может быть рабом, – чеканит Элинора.

Рокингем поворачивается к миссис Чаппел:

– Вы что, поощряете такое? Она слишком бойкая на язык; ни одному мужчине не нужна такая жена.

– Своих безропотных жен мужчины держат дома, – отвечает миссис Чаппел самым любезным тоном. – К нам они приходят совсем за другим. – Элиноре же она говорит: – Не спорь с ним, ему это не нравится.

– Я в любом случае обращался не к ней. – Рокингем указывает на Полли. – Я вот у нее спрашивал мнения насчет ее собратьев.

– Я ничего про это не знаю, – тихо повторяет девушка.

– Согнать дармоедов на корабль и отправить восвояси, вот мое решение вопроса. Если они не могут зарабатывать себе на жизнь, здесь им не место.

– Ну, тогда уж лучше собрать на вашем корабле вообще всех уличных попрошаек, – торжествующе говорит Элинора. – И белокожих тоже, и всех нищих матерей, которых мы не в состоянии прокормить, и слепцов, и слабоумных, и калек, которые передаются от одного церковного прихода к другому, покуда не умрут, тем самым вызвав новые споры касательно того, кому же оплачивать похороны. Неудобства и расходы, знаете ли, причиняют не одни только чернокожие.

– С чего это вам взбрело, будто вы что-нибудь в этом разумеете? – раздраженно вопрошает Рокингем. – А, понял! Вы любимица какого-то аболициониста, да? И он в постели нашептывает вам прекрасные слова о свободе и равенстве?

Это ближе к истине, чем Элиноре хочется признать: она действительно недавно привлекла к себе особое внимание мужчины, постоянно пишущего в газеты на эту тему.

– Я читаю, – говорит она. – И я вижу, что творится в окружающем мире. – (Это, надо отдать ей должное, чистая правда.)

До сих пор Анжелика почти не прислушивалась к разговору, но теперь, при упоминании о чьей-то еще постели, она оживляется и подает голос:

– Мы хотим обзавестись домом. Но нам препятствуют дурацкие обстоятельства – представляете, Джорджи не может вступить во владение наследством до своих двадцати пяти лет! Просто зло берет, как подумаешь, что он лишен причитающегося ему по праву и вынужден жить на содержание, словно ребенок малый. Ты давно уже не ребенок, – сердито обращается она к Джорджу, – никто не может запрещать тебе пользоваться твоим собственным состоянием.

– Наверное, финансовые опекуны хорошо знают, как мистер Рокингем распорядится деньгами, если получит к ним доступ, – замечает миссис Чаппел.

– Что вы имеете в виду?

– Да ладно тебе! Когда у всех молодых людей на уме одни женщины да гулянки? Опекуны поступают очень разумно.

– Я – особый случай. Если бы только они познакомились со мной…

На это миссис Чаппел может лишь рассмеяться – громким лающим смехом, после которого с трудом переводит дыхание.

– Я вот считаю, что нам надо познакомиться, – настойчиво продолжает Анжелика. – Джорджи рассказал своему дяде, да и вообще всем родственникам, о настоящем семейном счастье, нами обретенном, – правда, Джорджи? – но они наотрез отказываются встретиться со мной.

– Наотрез отказываются, – подтверждает Рокингем, с наслаждением позволяя Анжелике ворошить пальцами его волосы под украдчивыми взглядами девушек.

– И единственная тому причина – несчастливые обстоятельства моего рождения! Ужели я должна всю жизнь страдать из-за того, что мой отец не имел положения в обществе?