Анастасия Туманова - Горюч камень Алатырь

– Пранька! – позвала Лазарева, поворачиваясь к двери. – Пранька, дур… – и осеклась.

Из-за стены послышались голоса: чуть слышное бормотание горничной перебивалось мужским голосом. В сенях говорили по-польски, и ошеломлённая Лидия ещё не успела осознать, что это значит, – а дверь уже хлопнула, коротко проскрипели под быстрыми шагами половицы, – и в горницу вошёл Вацлав Стрежинский.

– Добрый вечер, пани Лидия, – спокойно сказал он, прислоняясь спиной к дверному косяку. На его широких плечах красовалась та же потёртая пехотная шинель, в которой он был два месяца назад на балу у Тимаева. Отросшие волосы были слегка растрёпаны и засыпаны снегом, светлая прядь падала на высокий лоб. Холодные серые глаза смотрели на Лидию без всякого выражения. Оцепенев от страха, не в силах пошевелиться, Лазарева глядела на него. В трубе, нарушая мёртвую тишину, визжал на одной ноте обезумевший ветер.

Стрежинский первым нарушил молчание.

– Не вздумайте кричать, – не повышая голоса, посоветовал он. – На улице страшная метель, никто вас не услышит.

– Вацлав… неужели… Вы же не убьёте меня? – севшим от страха голосом спросила Лазарева. – Вы рыцарь… неужели вы будете мучить женщину?

– Вы не женщина, а животное, – невозмутимо заметил Стрежинский. – Но убивать я вас не стану. Вы нужны мне для дела.

– Я?.. Для дела?! Но для какого же? – забормотала Лазарева, лихорадочно прикидывая: не упасть ли в обморок.

Стрежинский вдруг одним прыжком оказался у стола.

– Не вздумайте лишаться чувств: у меня мало времени! Сядьте, сядьте ровно и не закатывайте глаза, иначе я ударю вас головой о стену! Слушайте! Нам необходимо бежать отсюда! И вы нам поможете.

Услышав о том, что её не убьют, Лидия испытала такое страшное облегчение, что чуть было в самом деле не лишилась чувств. По спине струйками бежал тёплый пот, руки дрожали, и женщина поспешно спрятала их под скатертью. Стрежинский наблюдал за нею, чуть приподняв брови. На его лице застыло презрительное изумление.

– Что вы здесь делаете, пани Лидия? – спросил он, глядя на то, как Лазарева силится взять себя в руки. – Приехали к мужу, зачем? Неужели помирились? Я, признаться, в первый миг даже испугался, увидев вас! Подумал, что с ума сошёл.

– Вы? Испугались? Сошли с ума?! – криво, дрожащими губами усмехнулась она. – Полноте… Вы слишком не человек для этого, пан Вацлав.

Стрежинский ничего не ответил: лишь тонкая морщинка в углу его губ сделалась резче.

– А уехала я из-за ваших друзей! – осмелела Лазарева. – Таких же полоумных, как и вы! Мне стали приходить ужасные письма с проклятиями! Какие-то люди, встречаясь со мной на лестнице, грозили мне смертью! А в чём я была виновата? Меня запугали в полиции, на меня кричали, мне угрожали кандалами, сырой камерой! Меня некому было защитить, а я всего лишь…

– А что же ваш любовник полицмейстер? – пожал плечами Стрежинский. – Неужто он лично пугал вас крепостью? После того, как вы донесли на меня и ещё на десять человек? Я, право, думал, что вам медаль дадут. За заслуги перед отечеством!

Лидия глухо рыдала, обхватив плечи руками. Стрежинский поморщился, брезгливо отвернулся.

– Перестаньте!

Рыдания.

– Прекратите, пани!

Душераздирающий всхлип. Тогда Стрежинский схватил женщину за плечи и несколько раз довольно сильно встряхнул. Лидия захлебнулась слезами, умолкла, отпрянула к стене.

– Пу… пустите…

– Так будет лучше, – спокойно сказал Стрежинский, вытирая руки о рубаху. – Утритесь и слушайте меня. Волею случая мы оказались здесь, и я встретил вас. Думаю, это рок. Вы мне отвратительны, но выбора у меня нет. Нам нужно бежать из Сибири, и чем скорей, тем лучше.

– Но… Вацлав… чем же я…

– Можете, – холодные глаза в упор смотрели на неё. – Можете, иначе меня не было бы здесь. Вы свободная женщина, вы пользуетесь покровительством начальника завода… и не делайте таких глаз, вельможная пани! То, что вы – курва, знает самый последний жиган на этом заводе! И только посмейте зарыдать, я вам проломлю голову! За себя! За Збышека! За Казимира! За Козулю, Маржевецкого и Агронского, которых повесили по вашему доносу! Вы живы лишь потому, что ещё нужны мне и общему делу! Этой весной мне необходимо быть в Варшаве, – и я там буду!

– Но что же я могу?! – завизжала, потеряв самообладание, Лидия. – Вы в самом деле безумны! Я не могу вывезти вас с завода под своей юбкой, сумасшедший вы! Не могу перестрелять караульных у ворот! Куда вы денетесь в тайге посреди зимы?! На что вы рассчитываете? На вашу страсть к борьбе? Будете петь среди сугробов «С дымом пожаров», читать Мицкевича медведям и тем самым…

– Перестаньте, я вас ударю, – ровным голосом сказал Стрежинский, и Лидия сразу же поняла, что он это сделает. Умолкнув, она прижалась спиной к стене, закрыла глаза.

– В тайге сейчас можно только замёрзнуть. Это не то, что нам нужно, – невозмутимо продолжил Стрежинский. – Нам нужно оказаться в Иркутске. Всем нам троим. Дальше мы, смею надеяться, справимся сами.

– Сами? Без денег? Без паспортов? С кандальными отметинами на руках? – с неподдельным ужасом и изумлением прошептала Лидия. – Но это же… Вы просто…

– Это уже не ваша забота, – перебил Стрежинский. – Я даю вам три дня на то, чтобы вы нашли способ вывезти нас в Иркутск. Наврите что-нибудь вашему любовнику: вам в этом искусстве нет равных. И помните: одно лишнее слово – и…

– Что же вы мне сделаете? – сощурилась Лидия. – Что вы мне сделаете, Вацлав?! Не спорю, вы напугали меня… но вы на каторге, смею вам напомнить! За вами следят, вы каждый день должны являться к полицмейстеру! И пусть вас не вводят в заблуждение эти приёмы у местных дам! Только у москалей такое возможно: государственных преступников вводить в гостиные государевых же слуг! Да ещё сочувствовать их каторжанским отрепьям! Дай волю этим курицам, они бы украсили ленточками ваши кандалы! Но вы же не дурак, вы понимаете, что одно, всего одно моё слово – и вы снова окажетесь в рудниках?!

– Вам же будет лучше, если это слово останется при вас, – бесстрастно заметил Стрежинский. – Нам нечего терять. Если мы не сможем оказаться весной в Варшаве, нам будет всё равно: здешний завод, рудники или смерть. Но перед смертью я сделаю всё для того, чтобы имя подлой предательницы не забыли в Польше. Вы ни дня не сможете больше прожить спокойно. Рано или поздно вас найдут – как нашёл я. Найдут везде – в Сибири, в Париже, в Африке, на островах святого Маврикия. Вы знаете, что любой поляк, ребёнок, старик или женщина, – почтёт высшим счастьем перерезать вам горло. Помните об этом.

– Но… если я помогу вам?

– Тогда, клянусь честью, я забуду то, что вы сделали с моей жизнью. И вы более никогда не увидите меня.