Борис Тумасов - Власть полынная

Наслушавшись тех рассказов, князь Борис как-то после исповеди сказал Иосифу:

— Владыка, ты Господу служишь и заповедями его живёшь. Вот и подумал я, грешник: человек нагим рождается и уходит в мир иной, ничего не взяв с собой. Прими же, владыка Иосиф, земли мои, богатство моё на святые дела, на обитель. Хочу я, преподобный Иосиф, Богу послужить остаток дней своих. Постриг принять…

А за Волгой иными Божьими заповедями жил преподобный старец Нил Сорский из богатого рода Майковых.

Начал он жизнь свою в Кирилловской обители под строгим и мудрым взглядом старца Паисия Ярославова. По научению его отправился Нил к святым местам Востока, жил на святой Афонской горе и в монастырях Константинополя.

Возвратившись на Русь, срубил Нил близ Белоозера келью и стал говорить ученикам о грешной жизни в монастыре, где едят не от трудов праведных, в неге и роскоши пребывают. А надлежит Богу служить, не покидая скита, и тело утомлять каждодневно постом…

Как-то молодой князь Иван, повстречав митрополита Филиппа, спросил:

— Владыка, в проповедях Иосифа и поучениях Нила где истина?

Пожевав бескровными губами, митрополит ответил:

— Сын мой, ты задал библейский вопрос: в чём истина? И я отвечу тебе: оба старца пекутся о благодати земли русской…

В дальний монастырь, что на ополье, где, по слухам, в последний год ютился блаженный Михайло Клопский, Марфа добиралась в мягком возке. Пока ехала, покачиваясь на ухабах, всё думала: вот навестила праведника Иосифа, аж за многие вёрсты ездила в монастырь Волоколамский, а что толку? Не сыскала там успокоения душевного. Ещё больше огорчилась. А так надеялась, что старец секрет ей откроет, в чём спасение Новгорода и её, Марфы Борецкой!

Обо всём говорил Иосиф, а о главном умолчал.

И теперь, отправляясь на ополье в монастырь, она надеялась, что блаженный Михайло душу ей поврачует.

У ворот монастыря сошла с возка, кинула ездовому:

— Ворочайся домой, не надобен ты мне. Пешком доберусь.

И уже вслед проворчала:

— В святые места паломники за тыщи вёрст хаживали.

Церковь бревенчатая, низкая, у самых монастырских ворот. Вошла Марфа, осмотрелась. У стены несколько монахов скучились. В стороне крестьянская семья на богомолье пришла. Встала боярыня у самого амвона, перекрестилась, отбила несколько поклонов.

Воздух в церковке тяжёлый, спёртый. Старенький поп тихим, дрожащим голоском читал молитву торопливо, неразборчиво. Марфа разглядела блаженного в темноте храма. Он звенел веригами и жёг Борецкую взглядом.

Подошла Марфа, поцеловала его мосластую грязную руку и протянула узелок.

— Михайлушко, страстотерпец, гостинчик тебе привезла, шанежек горячих. Поешь, родимый, насыться да судьбу мою разгляди.

Блаженный узелок взял, долго жевал беззубым ртом шанежку, причмокивал, иногда звенел веригами, а Борецкая ждала, переминаясь с ноги на ногу.

Но вот блаженный перестал жевать, крошки с бородёнки смахнул, долго смотрел куда-то вдаль. Наконец прогнусавил:

— Боярыня-матушка, вижу перекати-поле и лес дальний… Вон, вон тебя зрю. Огонь зрю за твоей спинушкой. Ох, как жжёт! Отчего бы, матушка? Ой-ой, полыхает! Сгоришь ты, боярыня! Погаси пламя в сердце своём!..

Отшатнулась в страхе Борецкая от блаженного, руками замахала:

— Окстись, Михайло, ужели иного не зришь? Я ль тебе добра не желала, у Бога для тебя добра не просила?

— Зрю, зрю, матушка. Вон, вон палач в красной рубахе появился. Секиру несёт… На дыбу тебя волокут. Люди лихие вокруг тебя, боярыня, пляшут. Рыла-то у них, рыла. И смеются. Чему радуются?

— Тьфу, — сплюнула Марфа и, круто поворотившись, зашагала к воротам.

Выйдя из монастыря, с сожалением подумала: к чему возок отпустила?

Всю обратную дорогу, пока по ополью плелась, блаженного бранила. Надеялась доброе от него услышать, ан тот в душу мятущуюся наплевал, стервец.

Случалось, Иван Третий неделями не появлялся на исповеди, и тогда духовник, митрополит Филипп, сам приходил к нему.

Вот и в этот день митрополит Филипп, бледный, с запавшими щеками, поросшими белёсой бородой, выйдя из государевых покоев, столкнулся с молодым великим князем Иваном.

— Сын мой, в прошлый раз ты спросил меня, в чём суть истины в проповедях Иосифа и Нила. Так вот я призвал их, чтоб убедиться, нет ли в их словах ереси жидовствующих. Приди и ты, великий князь, послушаешь этих проповедников…

Иван появился во дворце митрополита в Кремле в тот час, когда в палате уже восседали архиепископ Макарий, священник Успенского собора, протоиерей церкви на Арбате отец Виктор и архимандрит Чудовского монастыря Николай.

Вошёл митрополит, умостился в кресле, и вскоре впустили виновников дня. Иосиф и Нил обменялись недобрыми взглядами. Митрополит прочитал молитву и тут же спросил:

— В чём суть проповедей ваших, святые старцы, и нет ли в них ереси жидовствующих? Ответить, Иосиф.

Настоятель Волоколамского монастыря, в чёрной шёлковой рясе и бархатном клобуке, низко склонился:

— Владыка, проповедник Нил Сорский против Господа восстаёт, люд смущает, учеников поучает не трудом жить, молитвами.

— Верны ли эти слова, преподобный Нил? — строго спросил Филипп.

Иван напрягся, хотел услышать ответ Сорского. А тот стоял в поношенной монашеской рясе и таком же выцветшем клобуке, дерзко глядел на своего духовного противника и на вопрос митрополита ответил смело:

— Ужели братия монастыря Волоколамского от трудов своих живёт и кормится? Как тот птенец с раскрытым зевом ждёт возвращения родителей своих с зёрнышком или червяком, так и чернецы твои, Иосиф, не в молитвах пребывают, а в выжидании подношений и вкладов в обитель. Иосиф возвысил голос:

— К лености взываешь, Нил Сорский, и все твои старцы заволжские, какие по скитам селятся. Восстаёте вы на учение Господа, потому как проповедуете не труд, а истязание плоти. Денно и нощно в молитвах проводить, еду и подаяния отвергать — не есть ли это истощение плоти?

— Плоть суть греховное. Укрощайте её!

Поднялся молодой князь Иван, не стал ждать конца диспута, тихо покинул митрополичьи покои. У дверей его дожидался Санька. Ни словом не обмолвясь, вышли из дворца. И только тогда Санька голову повернул, спросил:

— Что же ты, князь Иван, не дослушал перебранку старцев?

Иван рукой махнул:

— Хитросплетения словесные в устах их, Александр, сын Гаврилы. Пустые речи и обвинения бездоказательные. Пусть их рассудит митрополит Филипп с первосвятителями.

Известие о смерти жены, великой княгини, застала государя в дороге. Была глухая полночь. Иван Васильевич гнал коня от самой Коломны. Всё шептал:

— Что же ты, родная? Просил, не уходи! Не отставая, мчались окружные дворяне…