Стейси Холлс - Покровители

– Алиса? – прошептала я, еле слыша собственный голос из-за шума в ушах.

Она не двигалась, правда, слегка покачивалась. Мне не удалось разглядеть ее лица.

– Алиса, – чуть громче сказала я, – ты пугаешь меня.

Не произнеся ни звука, она вернулась к своей кровати и улеглась в нее. Я еще долго не могла успокоиться и забылась сном, лишь когда за окном начало светать.

– Ты помнишь, что происходило прошедшей ночью? – спросила я утром умывающуюся Алису. Она недоуменно взглянула на меня, и я пояснила: – Ты стояла за моей кроватью.

– Что… я?

– Да. Ты напугала меня. Я думала, у меня сердце остановится.

Продолжая изумленно смотреть на меня, она призналась, что ничего не помнит.

– Так ты ходишь во сне?

– Да, но только…

Она умолкла и продолжила умываться.

– Только что?

– Ничего.

Спустя несколько ночей я проснулась с тем же тревожным чувством, и опять Алиса маячила, точно призрак, в лунном свете, а через пару ночей ее блуждания повторились. И я постоянно испытывала тревогу, мне казалось, что она охраняла меня от неведомой опасности, названия которой я не смогла бы назвать, даже если бы поняла, в чем она заключается.

В доме моей матери была замечательная кухарка, миссис Нейв, именно благодаря ей ко мне после долгой зимней спячки вернулся аппетит. Она подкармливала меня яблочными пирогами, хлебом с маслом, печеньем, имбирными пряниками и марципаном. К столу подавали нежнейшего лосося под сливочным, приправленным петрушкой, соусом, устричные пироги и говядину, мягкую и розовую в середине. Взбитое картофельное суфле, масляную морковь и сырные пироги, обжигавшие мне язык. Каждый вечер я принимала настойку шиповника, бренди с корицей, и постепенно мои впалые щеки порозовели. Меня перестала мучить тошнота, и вообще я чувствовала себя здоровой. После нашего разговора с Алисой о хозяйстве моей матери я поменяла уголь в каминах на дрова, а сальные свечи – на восковые, дав указание поставщикам направлять все счета непосредственно Ричарду.

Однажды утром толчки в животе разбудили меня незадолго до рассвета, когда солнечные лучи уже начали рассеивать мрак ночи. Я накрыла ладонями округлившийся живот, тугой и натянутый, как кожа на барабане, размышляя о странных новых ощущениях и прислушиваясь к ровному дыханию Алисы. Как частенько бывало раньше в утреннем уединении, мне опять вспомнились зловещие слова из письма доктора Дженсена, и я, выскользнув из кровати, тихо прошла к окну. В вышине сияли прекрасные синие небеса, но подступавший к дому парк еще оставался в тени. За ним в долине виднелась деревня.

За ночь воздух в нашей теплой спальне стал тяжелым и спёртым, поэтому мне захотелось выйти из дома, я нашла плащ и накинула его прямо поверх ночной рубашки. В коридоре было тихо, дверь в комнату моей матери в дальнем конце была закрыта. Я тихо спустилась в кухню, во рту у меня пересохло, и я мечтала утолить жажду спелой грушей или сочным абрикосом. Я взяла грушу из стоящей на полу корзины, прошла к задней двери и, повернув ключ в замке, вышла на крыльцо и с удовольствием откусила мягкий фрукт, прямо надо мной уже занимался рассвет и щебетали птицы. Грушевый сок стекал по моим рукам и подбородку, я смотрела в небесную высь, в голову лезли разные мысли, но думать ни о чем не хотелось. Мой живот подрагивал, его колотили и пинали изнутри крошечные кулачки и ножки.

– Доброе утро, – прошептала я, – мы хотим посмотреть восход солнца?

Мою кожу вновь начало покалывать, и я рассеянно почесала ее, когда мое внимание привлекло что-то на краю рощицы. Там, между стволами деревьев, мелькало какое-то животное. В утреннем свете его окраска выглядела такой же, как у Пака, но ведь пес крепко спал на турецком ковре. Прислонившись к стене, я тихо наблюдала за его продвижением: петляя между деревьями, это гибкое животное, казалось, хотело незаметно подобраться ближе к дому. Это была лисица. Она заметила мой взгляд, и мы смотрели друг на друга, словно играя в «гляделки», ждали, кто кого переглядит, но вдруг большая птица, грач или ворон, взлетела с верхушки дерева и, хлопая крыльями, с карканьем взмыла в синее небо. Когда я вновь посмотрела в сторону лисы, она уже исчезла, но почему-то это видение потянуло за какую-то ниточку в клубке моей памяти. Но поняла я, что же именно мне вспомнилось, только когда поднялась обратно в комнату и увидела, что Алиса уже заправляет кровать. Она взглянула на меня, и я тут же все поняла: ее глаза были такого же цвета, как у лисицы, точно две золотые монеты, блестевшие под лучами солнца.

Два письма прибыли одновременно: одно для меня, второе для моей матери, оба от Ричарда. И хотя это были всего лишь сложенные бумажные листы, у меня возникло ощущение, словно он сам прибыл к нам в дом, ворвался нежеланным гостем. Его наклонный почерк всегда выглядел торопливым, даже если он уделял написанию полное внимание, и сейчас в каракулях на внешней стороне письма также с трудом угадывалось мое имя. Моя мать тут же развернула послание и начала читать, а я просто убрала его в сумочку.

Алиса отправилась в лес. Она занималась там поисками растений для выращивания в кухонном огороде, и я частенько, выглядывая в окно, видела, как она копается там на коленях, подобрав юбки, и как ее белый чепец мелькает среди зелени. Через пару дней после того, как кожа у меня начала чесаться, я заметила, как она вошла из сада в дверь кухни с горсткой каких-то плоских зеленых листочков, а потом принесла их ко мне в комнату. Она велела мне втирать их в кожу там, где она будет чесаться, и вскоре почесуха прекратилась, и моя кожа вновь стала молочно-белой.

– Когда мы ехали сюда, ты говорила, что дети не стоят тех сложностей, которые требуются, чтобы их вырастить.

Я стояла поблизости, наблюдая, как Алиса копается в земле. Даже лицо испачкала. Разгоряченная от усердия, несмотря на прохладу весеннего дня, она выпрямилась, сев на пятки, и тыльной стороной ладони смахнул грязь со щеки.

– А теперь ты сажаешь растения, чтобы помочь вырасти тому, кто еще даже не родился, – задумчиво продолжила я, – и мне вдруг подумалось, не боишься ли ты заводить детей, осознавая, как много тебе приходится трудиться ради их появления. Обычно повитухи бывают уже старыми женщинами, давно пережившими детородный возраст, по крайней мере, раньше я видела только таких.

– Возможно.

Она выглядела задумчивой и рассеянной одновременно. Я заметила, как она принялась вырывать какие-то травки и бросать их в корзину, но когда уже собралась уходить в дом, поежившись от холодного ветра, Алиса вдруг спросила:

– Сколько детей вам хотелось бы иметь?

– Двоих, – ответила я, обхватив себя руками, – тогда им никогда не будет так одиноко, как мне в детстве.