Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера [litres]

– Ты разглядел его?

– Нет, не успел. Ее брат уже пустился в погоню за беглецом, но не поймал. Он вернулся как раз в тот миг, когда я настиг ее в переулке; решив, что я и есть тот негодяй, пришедший довершить злое дело, он закричал: «Держите! Вор!» Но она объяснила ему, что он ошибся, и его поведение немедленно изменилось.

Только тут, продолжал Эдвард, незнакомка повернулась к нему лицом, лунный свет посеребрил ее черты, и он понял, что расстояние его не обмануло: перед ним действительно стояла та, кого он искал.

– И что ты сделал потом? – спросила Люси, когда горничная ушла, оставив на столе чайник со свежим чаем.

– К сожалению, у меня нет дара ведения светской беседы, – сказал Эдвард. – Я просто сказал, что должен ее нарисовать.

Клэр приподняла брови:

– И что она ответила?

– Нет, – перебила мать, – гораздо важнее, что ответил ее брат?

– Он страшно удивился. Спросил, о чем это я, и я объяснил как мог. Однако, боюсь, моя речь могла показаться ему несколько сбивчивой – в тот миг я был под впечатлением от красоты его сестры.

– Но ты сказал, что твои картины выставлялись в Королевской академии? – спросила мать. – Упомянул о том, что к тебе благоволит сам мистер Рёскин? О том, что твой отец принадлежал к титулованной знати, наконец?

Эдвард подтвердил: да, он сказал все это, и даже больше. Он не удержался и перечислил все титулы и названия всех старинных поместий, которые принадлежали его роду, – возможно, впервые в жизни; и предложил, чтобы его матушка, «леди» Рэдклифф, навестила их родителей и заверила их, что с ним их дочь будет в полной безопасности.

– Я понял, что это необходимо, мама, так как ее брат особо подчеркнул: они должны посоветоваться с родителями, прежде чем принимать столь важное решение – репутация порядочной женщины может пострадать, если она станет наниматься в натурщицы.

Договорившись о встрече, обе стороны пожелали друг другу доброй ночи и разошлись.

Домой Эдвард пошел не сразу – долго бродил сначала вдоль набережной, потом по улицам Лондона, мысленно рисуя лицо незнакомки по памяти. Он был так заворожен ею, что умудрился потерять кошелек, и весь путь до Хэмпстеда ему пришлось проделать пешком.

Когда Эдвард бывал в ударе, как в то утро, его радости не мог противиться никто, и поэтому Люси, мать и Клэр жадно выслушали его новость. А когда он закончил, мать сказала, что ей все ясно. Сегодня же вечером она отправится к мистеру и миссис Миллингтон, чтобы лично поручиться за сына. Горничная матери получила указания: незамедлительно починить платье для визитов в тех местах, где его проела моль, и нанять карету для поездки в Лондон.

С железным лязгом, окутавшись облаком дыма, поезд стал замедлять ход. Люси прижала лицо к окну и увидела, что они подъезжают к станции. На табличке было написано «Суиндон», и она поняла: пора выходить. По платформе расхаживал человек в безупречно вычищенной форме, с надраенным до блеска свистком, который он то и дело без стеснения пускал в ход; тут же толклись носильщики, готовые предложить свои услуги.

Когда все сошли с поезда, Эдвард с другими мужчинами отправился в багажный вагон за вещами, среди которых были мольберты и прочие художественные принадлежности, а затем их (кроме чемодана Люси – та отказалась расстаться со своими драгоценными книгами) погрузили на телегу и отправили в деревню Берчвуд. Люси думала, что их компания тоже усядется в экипажи, но Эдвард сказал, что жаль терять такой прекрасный день; кроме того, к дому лучше подходить с реки, а не с большой дороги.

И был прав, день и в самом деле выдался на диво. Небо сияло такой прозрачной голубизной, какую редко увидишь в Лондоне, а воздух пах так, как и положено пахнуть воздуху в деревне, – колосящимися травами с пряной ноткой разогретого на солнце навоза.

Эдвард шел впереди и не затруднял себя выбором пути – вел их прямо через цветущие луга, где в траве золотились лютики, мелькали розовые столбики наперстянок, голубели незабудки. Коровьей петрушки было столько, что ее сквозистые белые зонтики пеной вскипали на лугах; то и дело дорогу путникам преграждали прихотливо текущие ручьи, и приходилось искать торчащие из воды камни, чтобы перейти на другую сторону, не замочив ног.

Путь был долгим, но они никуда не спешили. Четыре часа пролетели незаметно – под Леклейдом они устроили ланч и покатались на лодке по мелководью, а потом еще пару раз останавливались порисовать. Все много смеялись и веселились. У Феликса оказался запас клубники: он извлек откуда-то матерчатый кулек и поделил ягоды между всеми. Адель рвала цветы и плела из них венки, которые надевала на головы всем женщинам, словно короны, – даже Люси достался один. Потом потерялся Торстон, но скоро нашелся – в зеленой траве, под большой плакучей ивой: оказалось, он мирно дрыхнет, надвинув на лицо шляпу. Когда жара поднялась не на шутку, Лили Миллингтон, которая шла, распустив волосы, собрала их в узел и подняла на макушку, подвязав шейным платком Эдварда. Увидев ее шею, до тех пор скрытую под волосами – стройную и белую, как лепесток лилии, – Люси смущенно отвела глаза.

У Полупенсового моста они спустились к воде и берегом пошли на восток, мимо лугов, на которых паслись коровы, за шлюз Сент-Джонс. Когда они добрались до опушки леса, было еще светло, но солнце уже растратило свой дневной жар. Эдвард часто рассуждал о цвете. Люси знала, что на его языке это называется «свет утратил желтизну». Ей очень нравилось это время дня. Скинув покров желтизны, мир представал слегка синеватым.

Дом, сказал Эдвард, стоит сразу за лесом. Он настаивал на том, что в первый раз к дому следует подходить именно со стороны реки и леса – только так можно оценить его истинные пропорции. Объяснение показалось всем вполне резонным, и никто не задал ни одного вопроса, но Люси знала: у Эдварда имелась еще одна причина. В лесу была поляна, где для него началась Ночь Преследования. Эдвард вел их тем же путем, который сам одолел в ту ночь, мчась сначала между деревьями, затем по открытому полю, под внимательными серебристыми звездами, пока наконец не различил впереди спасительный маяк – свет в окне мансарды.

Оказавшись в лесу, они принялись молча шагать по узкой тропинке. Люси отмечала каждый треск, когда под чьей-нибудь ногой ломалась сухая ветка, прислушивалась к шелесту листьев, а иногда ее ухо ловило странные звуки, которые неслись из зарослей вдоль одинокой тропы. Ветви деревьев над ними не были прямыми. Толстые изгибались, образуя арку, другие, потоньше, украшали ее волнистыми лентами; стволы лесных великанов поросли лишайниками и папоротниками; Люси сразу увидела, что это в основном дубы с вкраплениями буков и берез. Местами сквозь густые кроны все еще проникал свет и пятнами ложился на траву, атмосфера была заряжена ожиданием.