Эрик Шабаев - Только б жила Россия

— Вы предполагаете атаковать утром? — спросил фельдмаршал Реншильд, вынимая из кармана часы.

— Ровно в три, ни секундой позже! — отчеканил Карл. — Я проучу этот беззаботный сброд и, надеюсь, окончательно. Ступайте, господа!

Чуть свет грянул бой. Его начала двадцатидвухорудийная батарея, устроенная шведами на взгорье, — русский ретраншемент опоясали волны огня. Вспыхнули палатки, поставленные впритык, занялись фуры с провиантом, пламя забушевало вокруг пороховых погребов. Полуодетые солдаты, растеряв оружие, метались в дыму… На помощь головным ротам через некоторое время выдвинулись другие, из глубины перешейка, но шведские артиллеристы повысили прицел, и резервы отпрянули назад, усеяв луг неподвижными телами. Ядра и бомбы снова, с утроенной силой, обрушились на жалкое подобие вала, кромсая и вскидывая землю, бревна, камни, заживо хороня тех, кто уцелел в первые минуты…

Рев канонады вдруг смолк, и Табберт, находившийся вместе с генерал-квартирмейстером в укрытии, привстал зачарованно: внизу, по грудь в воде, напористо шли к тому берегу колонны пешей гвардии, сопутствуемые гренадерскими ротами, и впереди всех — король, одетый в неизменный серый колет.

— Колоссально! — воскликнул молодой капитан, готовый сорваться следом.

— Займитесь понтонами, — охладил его горячность Гилленкрок, с удовлетворением отметив, как блестяще использовал король вечернюю рекогносцировку. Ретраншемент, в итоге, снесен почти до основания, гарнизон перебит, легкая батарея у моста вынуждена бездействовать, так же как и кавалерия Гольца, отсеченная болотами слева.

Гвардейцы и гренадеры выбирались на топкую сушу, молча, с предельной быстротой принимали боевой порядок. За ними шли зидерманландцы и остроготцы, — желтые полковые знамена, памятные с юных лет, гордо реяли над взбаламученной стремниной.

Гилленкрок шумно засопел: что на этот раз предпримут русские? Два-три батальона их все-таки успели соединиться с обескровленным авангардом, уплотнили ряды… Теперь, вероятно, пойдут к реке, чтобы сорвать переправу. Именно так поступили бы сыны Швеции, окажись они перед лицом дерзкого, предприимчивого врага… Но нет, ничего подобного. Русские словно онемели, парализованные шквальным огнем королевских орудий.

Звучно ударили барабаны, — шведы пятью развернутыми колоннами устремились вперед. Замысел героя Севера был ясен: взять остатки репнинской дивизии в кольцо, истребить и, молниеносно пройдя «пас», оседлать коммуникации главных русских сил. Потрясающе!

Но русские не стали ждать, пока шведы сомкнут свои железные фланги. Дав один нестройный залп и другой, они попятились к лесу, через который вилась проселочная дорога на Могилев. Карл неотступно их преследовал, возглавив центральную колонну.

Позади тем временем гулко бухали в воду понтоны, сцеплялись, поверх юркие саперы торопливо укладывали настил. Еще немного — и по мостам потекли кирасиры, вызванные в первую линию.

У леса, к которому подошли шведы, что-то явно не клеилось.

Проследив за переправой пехоты, Гилленкрок и Табберт отправились на левобережье. Погода заметно портилась, то и дело припускал мелкий дождь… Первый, кто встретился им, был Хорд, кудрявый полковник двадцати трех лет, один из друзей его королевского величества.

— Трофеи — семь вполне исправных пушек, часть обоза, ротные штандарты, добрая сотня пленных! — выпалил он и тотчас насупился, добавил сердито: — Король спрашивает: где Лагеркроне, где Гамильтон, где, наконец, Росс?

Слава богу, пехота Росса скорым шагом подходила к месту боя, — можно было со спокойным сердцем доложить о том королю.

Вот и он — посреди поля, заваленного трупами в темно-зеленом и сине-серо-голубом, простреливаемого насквозь.

— Однако… Вы проспали почти весь бой! — процедил Карл, завидев генерал-квартирмейстера. — На вашу долю осталось немногое. Впереди — жалкие русские охвостья, прогоните их, иначе главный корпус Шереметева уйдет безнаказанным.

Небо наискось прочертила молния, загрохотало с перекатами, косой стеной надвинулся ливень.

— Соколы Швеции, с нами бог и король!

— Победа! — разнеслось окрест.

Бригада Росса, маршируя как на маневрах, пересекла открытое пространство, захлестнула опушку и — откатилась, поражаемая в упор ураганным огнем. Ни к чему не привели повторные атаки, подкрепленные фузилерами принца Вюртембергского, — огонь русских не ослабевал, потери с каждой минутой все возрастали, в тыл вереницами тянулись раненые.

— Этот сброд укрывается в чаще, — остервенело кричал Росс, — а наш порох заливает вода…

Он закашлялся, махнул рукой.

— Необходимо проломиться через лес. Во что бы то ни стало! — заметил Гилленкрок.

— Объясните это солдатам, — ответил тот. — Им, а не мне!

Справа доносились крики «хурра». Эскадрон далекарлийцев, предводительствуемый королем, лихо преодолел засеку поперек дороги, но был окружен. Закипела яростная схватка, и трудно сказать, чем бы она окончилась, не подоспей драбанты и фузилеры. Лошадь под его величеством пала, застреленная наездником в пестром халате и остроконечной шапке, — кривые сабли густо сверкали среди сосен.

— Викинги, спасайте короля! — крикнул Гилленкрок.

— Не столь громко, Аксель, не столь громко, — хрипло отозвался Карл, выбираясь из круговерти боя. — Помогите мне сесть в седло. Чью-нибудь шпагу, от моей сохранился один эфес… Канифер, что с вами?

В воздухе что-то протяжно свистнуло, раздался сдавленный вскрик, и перед глазами шведов лишь мелькнули генерал-адъютантские ботфорты, исчезая в кустах.

— Канифер!

— Пойман татарской петлей, уведен в лес… — с усилием выговорил принц Вюртембергский.

— Наглость варваров превзошла все границы… Вызвать Спарре и Лагеркроне, атаковать, атаковать, атаковать! — Карл вне себя потряс кулаком. — Передайте Реншильду: мне требуется легкая артиллерия, и немедленно. Расшевелите кирасир: два часа потеряно ими без пользы!

Шведская армия, охватив чащобу гигантской подковой, готовила последний удар. Вскоре в дело вступили орудия, поставленные на картечь, и не успел утихнуть гром и треск, запела труба, возвестив атаку. Пройдена опушка, обильно политая кровью, вот и проклятый завал, десятки сосен крест-накрест, у которого полегли славные далекарлийцы.

— Во имя божье! — взмыл отчетливо-звонкий призыв.

— Хурра-а-а! — ответили шеренги.

Лес безмолвствовал, свесив мокрые, искалеченные ветви, опустев. Русские ушли…

Табберт пристально, словно в первый раз, оглядывал темные воды реки, топкие луга, клинья соснового леса вдоль дороги, и грустная улыбка не сходила с губ. Гораздо приятнее было бы пройти эти долины в иное время, начисто забыв о субординации и экзерциции… Что с вами сталось, господин убежденный гуманист, почему на вас мундир, пропитанный порохом, куда вывели и куда еще выведут бесконечные ордер-марши? Говоря откровенно, ваша страсть — руны, высеченные в граните, ваше призвание — этнография, мирное, сладостное своей обыденностью дело… Ах, капитан, капитан!