Эрик Шабаев - Только б жила Россия

— Понятно. Не видать ему тех фортеций, как своих ушей! — заверил Александр Данилович. — Теперь… кто да кто при мне идет?

— Все, к левенгауптовой баталии причастные. Кроме преображенцев и боуровой силы… — Петр стесненно кашлянул. — Любекер-то Неву пересек, устоит ли Апраксин — вопрос… А я невестку Парасковьюшку на житье туда кликал.

— Ноне все-таки легче. Самый острый гвоздь вынули!

— Ты прав! — просветлел Петр и сгреб со стола какую-то бумагу, потряс ею. — От фельдмаршала, из краев почепских: «А особливо благодарю вашу милость, что над моим кровным неприятелем генералом Левенгауптом реванш изобретен!» И добавляет: слух есть, прибег тот Адам в королевскую ставку с пятью тыщами солдат босоногих!

— Словом: как ни хворала, а померла!

— Во-во!

В стороне гнулся вице-президент Головкин: рот крепко сжат, красивое лицо отуманено думой.

— Маешься, Гаврила? Ей-ей, впусте!

— Улашин, пойманный шляхтич, покоя не дает, Петр Алексеевич.

— Стоит на своем, первоначальном?

— Пятые сутки бьемся, подогрев четырежды испробовали… Одно по одному: граф-де Понятовский поручил ему на словах передать гетману, чтоб не медлил с переходом, как только шведы вступят в малороссийскую степь!

— Столбцы при тебе? Ну-ка, ну-ка! — Петр бегло перекидал опросные листы, покривился. — Лбами сталкивают, Гаврила, ужель не понимаешь?

— Именно! — подхватил Меншиков. — Лоб в лоб!

Однако тревога вице-президента не рассеивалась.

— Что-то мешкает старик, отговор за отговором… То о припадках, чуть ли не смертельных, то о другом: не в состоянии-де кинуть место, ибо средь народа шаткость объявилась, а наипаче всего в полках — Миргородском, Стародубском, Полтавском, Черниговском.

Петр был донельзя расстроен.

— Кто копает, кому неймется?

— Думаешь, мин херц, кочубеевых прихвостней мало, в тех же округах названных? — отозвался Меншиков. — Апостол-то сват вору Ваське!

— Будешь там — сведай про все! — Петр вкось глянул на Гаврилу. — Морока мне с вами, господа посольские. Готовы подозревать родную мать… — Он хмыкнул, покусал ноготь. — Ладно… Гетману корреспондируй: просим-де господа об облегчении его скорби, но поскольку дело не терпит — советуем избрать знатную и доверенную особу в наказные атаманы. Пусть ведет легкоконное войско свеям наперерез… И присовокупи: высылаем розыскные бумаги шпионские, веря ему как себе, что же впредь чиниться будет… Ну и так далее!

Стремительно пройдя междуречьем, отрядив боковой заслон, светлейший устроил короткую дневку. До Батурина, где накапливал свои силы гетман, оставалось верст пятнадцать, и туда немедленно выехал адъютант Протасьев с несколькими драгунами.

Вернулся он, против ожиданий, не скоро. Светлейший рвал и метал:

— Упеку-у-у-у! В землю вобью-у-у-у!

Но весть, привезенная капитаном, подействовала как ушат холодной воды, отсекла побочные мысли.

— Приношусь в Батурин, ваша светлость, что такое? — взахлеб выпаливал адъютант. — Ворота на запоре, со стен ответствуют: гетман с гвардией сердюцкой отбыл в Борзну… Дую вслед, через Короп, в Салтыковой Девице настигаю… Вводят к его сиятельству. Лежит яко мертвец, весь в пластырях, языком чуть шевелит. А вокруг — евонный племяш Войнаровский, генеральный писарь Орлик, иная старшина, великим горем убитая…

— Кой черт его в Борзну-то погнал? — не вынес неизвестности Михайла Голицын.

— Поскольку-де смертный час наступил, едет он собороваться к архиерею тамошнему.

— Кто с войском пойдет, не упоминал?

— Сам, ваша светлость! Мол, припадки воспретили ему двигаться сухим путем, но он, гетман, поплывет по Десне, хотя б с опасностями для здоровья. Только б исполнить указ государев!

— Экое надумал! Загнется — с кого спрос? — огорченно развел руками светлейший. — Ну и ну?

— А еще сказал: посылаю-де к светлейшему родича мово, с письмом, вскорости будет у вас… Да вот и он, легок на помине.

Князь увидел насупленное, в резких тенях, лицо Войнаровского, передернулся.

— Знаю, сударь мой, знаю. Беда! — сказал с грустью и покивал квартирмейстеру Вельяминову: — Огласи, мне чтой-то в глаз попало…

Гетман писал:

«Ныне третициею подтверждаю, что не токмо ехать, но и двигнуться с постели не могу, и по отправленном приватном елеосвящении через пастыря нашего нового, митрополита Киевского ниякой ослабы не почувствовал, и лекарств принимать не в силах, возложив надию свою на бога-врача…»

— Беда! — повторил Меншиков. — Сколь пройдено вкупе, сколь… Нет, непереносимо!

Он всем телом повернулся влево — из-за Десны, подсиненной мглою, накатился далекий орудийный гул.

— Карлус не медлит… Где чертов Бартенев? Кто скажет мне: куда острие свейской шпаги нацелено? — Меншиков обратился к Михайле Голицыну. — Как думаешь, пресечет Гордон переправу, не дрогнет ли?

— Ландскнехт, ваша светлость, а от таковых…

— Наемники тож бывают разные. Сие не довод!

На полном скаку подлетел Бартенев, посланный в гренадерский заслон, отрапортовал:

— Король в шести милях, по ту сторону реки! Готовит паромы, а пока обескровливает наш заслон. Установил тридцать жерл, пороха не жалеет!

— Мысль ясная: все это с лихвой будет найдено в погребах гетманской ставки, — заметил Голицын.

Меншиков окаменел скулами, яростно взмахнул плетью.

— Ходу в Батурин!

Часа через два проглянули острые шпили Батуринского замка. Передовые роты ингерманландцев рысью вынеслись к Сейму, приостановились — мост был раскатан до единого бревна.

— Чьих рук дело, кому понадобилось? — недоумевали драгуны. — Нешто… Карлусовы партии сюда скользнули?

Подоспел светлейший, осмотрев тот берег в подзорную трубу, велел:

— Рассиживаться некогда. Искать броды!

Переправились, но едва прошли с полверсты, какой-то строй возник в сумерках. Бартенев наметом поскакал к нему, вернулся вместе с полковником Анненковым, прикомандированным к гетману.

— Ты откуда, друг любезный? — спросил Александр Данилович. — Почему не при Мазепе?

— Дал наказ идти в слученье с тобой, ибо каждая сабля теперь на вес золота!

— Ну, старик… Видать сокола по полету! Что ж, едем в город. К тебе просьба: ступай, оповести о моем прибытии. — Александр Данилович заметно повеселел. — Да пусть приготовят что-нибудь крепенькое!

Михайла Голицын, повертываясь в седле, с любопытством осмотрелся.

— Ай да местечко! Сколь путей-то пересеклось: киевский, черниговский, новгород-северский, полтавский…

— То-то швед прет, очертя башку! — рассмеялся светлейший и посерьезнел. — Анненкова не видать, не слыхать, а уж вечер скоро… Ну-ка, Миша, курцгалопом!

Генеральские жеребцы пошли вперевалку, плавно вскидывая копытами.

— Давай траверсом!