Владимир Семенов - Кремлевские тайны

Толпа стояла на этой горе. Смотрю, казаки уже прибыли. Заиграл рожок. Я никогда не видел войск, в Юзовке войска не стояли, и было это для меня в новинку. Когда заиграл рожок, бывалые солдаты из рабочих говорили, что это сигнал приготовиться к стрельбе и что сейчас будет залп. Народ хлынул на южную сторону склона. Солдаты не пропускали в город рабочих. Раздался винтовочный залп. Кто кричал, что стреляют вверх, кто, что стреляют холостыми, а для острастки один-два солдата стреляют пулями. Одним словом, сочиняли кто что мог. Потом пауза, и народ опять двинулся на солдат. Поздно вечером люди разошлись.

Я слышал разговоры рабочих с нашей шахты, которые бегали в Юзовку. Они рассказывали, как там грабили, и сами приносили трофеи этого грабежа. Кто сапоги принес, да не пару сапог, а десяток. Некоторые хвастались, что они несли несколько пар сапог, а какой-то извозчик попросил дать ему пару. Они их бросили ему, а сами пошли еще брать.

Кто рассказывал, как шли евреи, или, как тогда их называли, жиды, со своими знаменами и несли «жидовского царя». Когда их встретили русские с дубинками, то «царь жидовский» спрятался в кожевенном заводе. Зажгли этот завод. Завод действительно, я видел, сгорел, в нем сгорел их «царь».

Такое примитивное понимание рабочих было использовано черносотенцами и полицией, которые натравливали рабочих на евреев.

На второй день прямо из школы я побежал в Юзовку: интересно было посмотреть, что там делается. Никто не задерживал, народ валил по всем улицам местечка Юзовка. Грабили. Я видел разбитые часовые магазины, много пуха, перьев летало по улицам. Это грабили еврейские жилища и перины распарывали, и пух выбрасывали. Я видел такую картину: шла какая-то старушка и тащила старую железную кровать. Этой же улицей шли солдаты. Один солдат выскочил: «Бабушка, я тебе помогу». Он взял кровать и на каком-то расстоянии помог ей нести.

Тогда прошел слух, что был приказ: три дня можно делать с евреями что угодно. Действительно, три дня этому грабежу никакого сопротивления не делалось. Я услышал, что много побитых евреев лежит в заводской больнице, и решил со своим дружком, мальчишкой, пойти туда. Пришли и увидели ужасную картину. Там лежало много трупов. В несколько рядов лежали побитые люди — это все были убитые евреи. Через три дня полиция начала наводить порядок, и погром был прекращен.

Преследования грабителей не было. Власти сдержали слово: в местечке Юзовка три дня полной безнаказанности было предоставлено этим громилам-черносотенцам, и никаких последствий эти грабежи и убийства не имели. Потом рабочие опомнились, поняли, что это была провокация. Они разобрались, что евреи не враги рабочих, а среди евреев много вожаков рабочих забастовок. Главные ораторы были из еврейской среды, и их охотно слушали рабочие на митингах.

Уже поздней осенью я уехал в деревню. Уезжал брат отца Мартын, который работал в шахте, и мать с отцом меня почему-то отправили с ним. Они тяготели к земле. У отца и особенно у матери была мечта вернуться в деревню, заиметь свою хатку, заиметь лошадь, свою полоску — стать хозяином. Поэтому я жил то на руднике у отца, то у дедушки в Курской губернии. И вот я уехал в деревню, когда в Донбассе начались забастовки. Там развевались красные флаги и проводились большие митинги. Когда я приехал из деревни, мне рассказывали о событиях, называли фамилии активистов. В абсолютном большинстве это были еврейские фамилии. Об этих ораторах говорили очень хорошо, о них тепло отзывались рабочие.

Таким образом, уже тогда, после того как одурачены были рабочие и часть рабочих участвовала в погромах, они потом стыдились того, что произошло. Они стыдились, что допустили это, что не приняли надлежащих мер и не противостояли черносотенцам и переодетой полиции, которая организовала этот погром. Это было позором.

Когда Сталин сказал — палками вооружить рабочих и бить евреев, мы вышли, Берия так иронически говорит: «Что, получил указания?»

«Да, — говорю, — получил. Мой отец был неграмотный, но он не участвовал в погромах, что считалось позором. А теперь мне, секретарю Центрального Комитета, дается такая директива».

Я знал, что хотя Сталин и дал прямое указание, но если бы что-либо такое было сделано и стало бы достоянием общественности, то была бы назначена, безусловно, комиссия и виновные были бы жестоко наказаны. Сталин не остановился бы ни перед чем, задушил бы любого, чьи действия могли скомпрометировать его имя, а особенно в таком уязвимом и позорном деле, как антисемитизм.

Много было таких разговоров, и мы уже все к ним привыкли. Слушали, но не запоминали, ничего не делали в этой области.

Помню, однажды к Сталину приехал Мельников, избранный после меня секретарем ЦК Компартии Украины, и Коротченко с ним был. Сталин пригласил их к себе на ближнюю дачу. Он их усиленно спаивал и достиг цели. Эти люди первый раз были у Сталина. Мы-то знали Сталина. Он всегда спаивал свежих людей. Они охотно пьют, потому что считают за честь, что Сталин их угощает. Но здесь главное было не в проявлении гостеприимства, а Сталину интересно было споить их до такого состояния, чтобы у них развязались языки и они болтали бы то, что, может быть, в трезвом виде, подумав, не сказали бы. Он развязал им языки, и они начали болтать.

Я сидел и нервничал: во-первых, я отвечал за Мельникова, я его выдвигал, а уж о Коротченко нечего было и говорить. Я его знал как честного человека, но очень ограниченного. Сталин его тоже знал, но за столом у Сталина Коротченко был в первый раз.

В это время Сталин не обходился без антисемитизма, и он начал высказываться. Он попал на подготовленную почву внутреннего содержания Мельникова. Они с Коротченко пораскрыли рты и слушали. Кончился обед, мы разъехались. Затем они уехали на Украину.

Надо сказать, что, когда я перешел работать в Москву, было решение Президиума ЦК, что я должен наблюдать за деятельностью Центрального Комитета Компартии Украины. Поэтому мне присылали все украинские газеты. Я сам просматривал центральные газеты, а мои помощники следили и докладывали мне, если что заслуживало внимания в других изданиях.

Вскоре после этого обеда мой помощник Шуйский приносит мне украинскую газету и показывает передовую статью. В ней критиковались недостатки и назывались конкретные люди — что-то около 16 человек. 16 фамилий критиковались в этой передовой статье, и все эти фамилии были еврейскими. Я прочел и возмутился: как можно допустить такую вещь! Я сразу понял, откуда ветер дует. Эти люди поняли как указание критику, которую Сталин проводил в адрес еврейской нации, и начали конкретные действия. Начали искать конкретных носителей этих недостатков и для этого использовали газету. Ведь если вести борьбу, то вести широким фронтом, мобилизовать партию.