Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

В дверь постучались, это была Дуняша.

— Нынче не до занятий, голубушка, — сказал Александр Петрович грустно. — Тяжко у меня на сердце. Тяжко и скверно!

— Никак, беда случилась? — спросила девушка испуганно.

Сумароков махнул рукой:

— А то случилось, что выгоняют меня из дому…

Он стал рассказывать о Демидове, о денежных затруднениях, об описи имущества.

— К чему это я вдруг? — спохватился он и поглядел на Дуню.

Та слушала внимательно, брови ее были сдвинуты, в глазах стояли слезы.

— Невесело, как видишь! — сказал Сумароков.

Дуняша опустилась на колени и прикоснулась губами к его руке.

На другое утро явился Кузьма Дударев. Приходил он к барину редко, и Александр Петрович несколько удивился.

«Торопится свое получить, — подумалось ему. — Проболталась, видно, Дуня!»

— Входи! — сказал хозяин. — Чего тебе?

Кузьма сделал шаг вперед и остановился.

— За долгом, что ли? Знаю, вышел срок! Я отдам, отдам! Повремени немного!

— Долг — дело пустое, барин! — сказал Кузьма. — К тому же с меня оброк причитается. Коли подсчитать, так и долгу-то с половину осталось.

— Да ну? — обрадовался Сумароков.

— Ей-богу! — подтвердил Дударев. — Ты об этом не тревожься, батюшка! Нет!.. Я за другим делом. Слыхал, будто опять у тебя нужда. Дуняшка сказывала: дом забрать хотят. Так я вот принес…

Он извлек из-за пазухи узелок, осторожно развязал и положил на стол пачку ассигнаций.

— Это что? Зачем же? — растерянно спросил хозяин.

— Тут пять сотен… Знаю — мало, а боле покуда не накопил. Ты уж не обижайся!

Сумароков молча глядел на Дударева.

— Вон ты какой, — молвил он тихо. — Видно, благородство душевное в самом деле не зависит от происхождения… Ну что ж! Еще раз спасибо тебе, Кузьма! Дай-ка руку!

— Да что ты, барин! — испуганно воскликнул Дударев. — Разве можно?

— Не можно, а должно, — сказал Сумароков. — Пожать руку твою за честь почитаю. А многим из тех, что титулами кичатся, в звездах, эполетах щеголяют, не подам руку, дабы не осквернить себя прикосновением к подлецу!

Он крепко пожал грубую, в мозолях и трещинах руку Кузьмы.

— И еще вот что, — добавил Сумароков: — даю тебе вольную! И всему твоему семейству!..

— Батюшка! — Дударев ахнул и повалился барину в ноги.

— Встань, Кузьма! — сказал Александр Петрович, отирая слезы. — Отныне ты не раб, а свободный россиянин. На этой же неделе выправлю бумаги по всей форме…

Дударев шагал по улицам, словно крылья его несли. Мысли его путались, в ушах стоял звон…

— Марья! — крикнул он, перешагнув порог дома. — Марья!.. Дунюшка! Где же вы?

Женщины выбежали из внутренней горницы с вязальными спицами в руках.

— Барин вольную нам дал! — говорил Кузьма задыхаясь. — Всем! Вольные мы! Понимаете, вольные!.. Помолимся! Возблагодарим господа!

Все трое опустились на колени перед образами.

— Расскажите же, батюшка! Все!.. Как это случилось? — попросила Дуняша.

Они уселись на лавку… Кузьма передал подробно весь разговор.

— Пятьсот целковых! — вздохнула Марья, подперев щеку рукой. — Деньги-то какие!

Дударев усмехнулся.

— Сметлива ты, Марьюшка, я погляжу!.. За такое пять тыщ уплатить и то мало… А мне, слава богу, пять сотен отдать дело пустое. Люди мы еще не богатые, но уже и не бедные.

— А разве вы, батюшка, наперед знали, что барин за это вольную даст? — спросила Дуняша.

— Знать-то, конечно, не знал, но… надеялся. Мне его нрав известен. Оно, конечно, могло бы и не получиться… Да ведь, если только наверняка дела делать, большого проку не будет. — Он лукаво подмигнул дочери. — Поднеси-ка кваску, барышня!

Нескончаемый людской поток двигался на Ходынское поле по двум дорогам, украшенным флагами, зеленью и вензелями императрицы. Дойдя до поля, люди останавливались в изумлении — столько здесь было чудес!..

Посредине — деревянный потешный дворец. Вокруг него — роскошный сад с цветниками, подстриженными газонами на версальский манер, прямыми, как стрела, аллеями, усыпанными гравием, с беседками, павильонами, скамьями. За садом — здания в турецком стиле: плоские кровли, башенки, похожие на минареты мечетей, дворики с фонтанами…

На площади раскинулся восточный базар. В лавках — всевозможные азиатские товары: ковры; цветастые тонкие шали; пестрые шелковые ткани; парчовые халаты, расшитые золотом и серебром; сафьяновые сапожки и туфли; запястья, украшенные жемчугами и бирюзой; посуда — золотая, серебряная и глиняная; кривые сабли — ятаганы, кинжалы из дамасской стали, пистолеты с рукоятками из слоновой кости; изысканные восточные благовония.

В кофейнях посетителям подносили всяческие сласти и аравийский кофе в маленьких чашечках. В других зданиях, носивших названия знаменитых крепостей: Азов, Кинбурн, Фанагория, Керчь, Таганрог, расположились обеденные залы. На длинных столах стояли подносы и блюда с жареными телятами, барашками, рыбой.

В театрах — для благородной публики — давались оперные, балетные и драматические представления; простолюдинов развлекали кукольные комедианты, гусляры, фокусники, силачи, скоморохи.

В полдень появилась государыня с многочисленной свитой. Белели рейтузы гвардейских офицеров, развевались плюмажи треуголок и конские хвосты киверов, сверкали на солнце аксельбанты, эполеты, орденские звезды, брильянтовые диадемы и ожерелья дам. Царица и придворные поднялись на галерею. Белые с золотом кресла, канапе, козетки, пуфы, крытые тигровым бархатом и французским атласом. Гардины из брюссельских кружев, голубые портьеры, вазы севрского и саксонского фарфора с букетами лилий и алых роз…

Екатерина подошла к балюстраде. Оркестр грянул Преображенский марш. Громовое «ура» разнеслось по огромному полю. Ударила пушка Празднество началось…

В этот день Васька Аникин уходил из Москвы. Решение он принял после того, как приютивший его пирожник рассказал, что глашатаи читали в Кремле указ о казни пособников самозванца. Среди них было имя Степана Аникина.

Несколько дней Вася не прикасался к еде и, свернувшись в комок, лежал на подстилке в углу. Но однажды утром встал, умылся холодной водой и сказал радушному своему хозяину:

— Уйду я отсюда!

— Зачем? — удивился пирожник. — Оставайся! Будем вместе вразнос торговать.

— Нет! — ответил мальчик твердо.

— А где лучше? Везде одно и то же.

— Почем знать! Может, не везде. В Сибири, говорят, земли много, а людей мало. Думали мы вместе с батей туда податься… Теперь один пойду, только тепла дождусь.

Пирожник снарядил Ваську в дорогу, дал ему пирогов, пряников, кое-какую одежонку. Они вышли вместе. У заставы простились. Мальчик пошел один по Владимирке. Он шагал быстро, будто спешил поскорее уйти подальше от города. Иногда он располагался на привал. Поест, запьет ключевой водицей и растянется под старой елью, глядя ввысь, на легкие облачка, плывущие в просветах ветвей…