Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

Хозяйка сидела у конторского стола. Она так углубилась в бумаги, что не заметила появления гостя.

— Доброго здравия, сударыня! — сказал Петр Иванович.

Хозяйка подняла голову.

— Вот радость-то! — улыбнулась она. — Пожаловал наконец!

— Вижу, помешал, — сказал Страхов. — Да я ненадолго.

— Какой дурень привел тебя сюда? — пожала она плечами. — Нехорошо здесь. Нечисто… Пыль, духота… На что у меня гостиная есть?

— А я с намерением! — ответил Петр Иванович. — Дама за конторскими счетами да еще эдакая красавица — зрелище любопытное.

Дуняша улыбнулась:

— Ну, ну! Пойдем отсюда. В беседке посидим. День нынче жаркий. Чем прикажешь потчевать? Кваску или чего-нибудь погорячее? У меня мадера заморская — первый сорт!

— Все равно, — сказал Страхов. — Потолковать надобно.

— Распорядись, Яков Лукич! — обратилась хозяйка к управляющему. — А счета отложим до вечера.

Они пошли к беседке. Сад был невелик, но отлично разделан: подстриженный газон на французский манер, превосходные цветники, чисто выметенные аллеи.

— Не совестно ли старых друзей забывать? — говорила Дуняша.

— Я заезжал недавно, да ты была в отъезде.

— Верно, только неделю, как из Твери воротилась.

— Все по делам?

— Фабрика там у меня полотняная… Приходится! После смерти Тимофея Степаныча все на мне одной. А дел много! Кроме фабрики, склады да лабазы в Москве, сибирские рудники…

— Нелегко тебе!

— Зато не скучно… Вдова, детей бог не дал. Без дела совсем тошно.

— Ты бы снова замуж пошла!

— Куда там! Старость на пороге. Тридцать седьмой годок пошел.

— Неужто в зеркало не глядишься? — спросил, улыбаясь, Страхов. — Хороша, как и прежде!

— Некогда мне собой любоваться, — тоже улыбнулась Дуняша. — Да нет, я пошутила! Была бы охота, жениха найти можно. Только не нужно мне. Ну, а ты, Петруша, каково поживаешь?

— Об этом после! — сказал Страхов. — Прежде о деле…

— Должно быть, насчет Новикова? — спросила Дуняша.

— Тебе уже все известно?

— Как же? Не успела в Москву воротиться, тотчас же пригласили меня к самому главнокомандующему.

— Вот как! — Страхов был обеспокоен. — И что же?

— Расспрашивал князь, много ли денег давала я Новикову и по какой причине. А больше интересовался Походяшиным. Хочется ему изобразить, будто Новиков нас, купцов, обольщал и надувал… Ничего он от меня не добился. Деньги, говорю, мои, куда хочу, туда их и жертвую! А господина Новикова почитаю честнейшим человеком. Он поступил истинно по-христиански, оказав помощь голодным мужикам. И нам с Походяшиным не зазорно пособить такому благоугодному делу.

— Обо мне князь осведомлялся? — спросил Страхов.

— Нет… Пробовал он меня стращать, но я ведь не робкого десятка.

Петр Иванович покачал головой:

— Бог знает, как все обернется! Книгопродавцев Кольчугина, Сверчкова, Козырева, Тараканова на днях тоже под арест взяли.

— Слыхала. Это все мелкота! А с именитым купечеством царице ссориться нет расчета.

— Так, говоришь, обо мне князь не упоминал? — еще раз спросил Страхов.

Дуняша улыбнулась:

— Ты, я вижу, напугался? Понятно! Опасаешься, что из университета прогонят, а может, того, хуже?.. Все может случиться… Однако, думаю, обойдется. Слишком многих пришлось бы наказывать. Какой смысл? Вот Новикову действительно худо… Ах, горе какое! Золотой человек! Ничего бы не пожалела, чтобы его выручить.

— Знаешь ли, что вчера Николая Ивановича под конвоем увезли из Москвы? — спросил Страхов.

— Нет, этого не знала. Куда же?

— Надо полагать, в Питер. К Шешковскому.

Дуняша задумалась.

— Да, худо ему придется! — повторила она. — Впрочем, может, так и лучше. К здешнему генералу — Прозоровскому — не подступишься: не возьмет. А Шешковский, говорят, до денег жаден.

— Вздор! — возразил Страхов. — Новиковским делом сама царица занимается… Но послушай, Дуняша! Только что получил я письмо. Написано по-французски, а подпись стоит «Павел Строганов». Кажется, петербургского графа, Александра Сергеевича, сын…

— Богат! — сказала Дуняша с уважением. — Ох как богат!

— Письмо краткое. Сообщает, что в Париже подружился он с нашим Егором. Вместе возвращались в Россию. Еще был с ними Ерменев. Ты помнишь его?.. На границе всех задержали. Ерменева и Егора порознь увезли под стражей неведомо куда. Строганову же было велено ехать в свое поместье и оставаться там. Он и решил оповестить меня, ибо не раз слышал мое имя от Егора. Оттого я к тебе и поспешил.

— Этого надо было ожидать, — сказала Дуняша. — Из Парижа вернулись, из самого ада, так сказать! Надобно прежде всего разузнать, где он, Егор. Должно быть, тоже в Питере. Ежели так, я сама туда поеду, погляжу, чем можно ему помочь.

— И Ерменеву также! — добавил Страхов.

Дуняша пожала плечами, брови ее слегка сдвинулись.

— Не могу я обо всех страждущих печься… А Егорушка мне как брат. Больше брата!

Пятнадцатого мая Новикова вывезли из Москвы в сопровождении конвоя из двенадцати гусар. В четырехместной коляске ехали Новиков и Багрянский под присмотром начальника отряда, князя Жевахова, и еще одного офицера. Конвой следовал в строго секретном порядке, не обычным путем, а через Владимир, Ярославль, Тихвин. Не заезжая в Петербург, арестованного доставили прямо в Шлиссельбургскую крепость и заключили в камеру, где некогда томился неудачливый наследник российского престола — Иван Антонович. В тот же день в Шлиссельбург прибыл Шешковский. Началось мучительное и долгое следствие. Одновременно продолжались допросы других обвиняемых.

Старания Шешковского и московского главнокомандующего князя Прозоровского доказать наличие мартинистского заговора с целью произвести государственный переворот не увенчались успехом. Из материалов дела императрице стало ясно, что заговора не существовало, о сношениях же Новикова с французскими якобинцами и вовсе речи быть не могло.

Тем не менее участь Новикова оказалась печальной. Он был признан заслуживающим смерти, но императрица снова проявила свое неизреченное милосердие, заменив казнь заключением в Шлиссельбургской крепости сроком на пятнадцать лет.

— Ужасно! — воскликнул Страхов, услышав эту весть от Дуняши, только что возвратившейся из Петербурга. — Это еще хуже радищевского приговора.

— Я же говорила, что ему придется худо… Еще двое студентов ваших пострадали! Колокольникова в больницу свезли, не сегодня-завтра помрет, Невзорова — в сумасшедший дом. Егорушку нашего присудили к ссылке в отдаленные места на шесть лет. Но это еще полбеды! Выхлопотала я позволение ему поселиться при моем руднике.

— Экий ты молодец! — заметил Петр Иванович с неподдельным восхищением. — Должно быть, обошлось тебе это в копеечку?