Евгений Штейнберг - Утренняя звезда

— В этом я не отказываю никому.

— Полагаю, что необходимо немедля навести порядок в первопрестольной столице. А для этого туда нужно назначить другого начальника.

Екатерина опять улыбнулась.

— Если это и есть ваш совет, Григорий Григорьевич, то не стоило спешить сюда. Несколько минут назад я говорила то же самое…

— И вы сделали выбор?

— Это не так просто.

— Нет ничего проще, государыня… Пошлите меня!

— Вас? — воскликнула императрица. — Да вы с ума сошли!

— Разве, по-вашему, я уже не гожусь для таких дел?

— О нет! — сказала государыня, и в голосе ее прозвучала ласковая нотка. — В достоинствах ваших я нисколько не сомневаюсь.

— А коли так, то за чем дело стало?

— За тем, что не могу столь легкомысленно рисковать жизнью моих лучших вельмож, сударь.

— Ведь брат мой, Алексей, сражаясь с турками на Черном море, тоже рискует жизнью?

— Война — другое дело, — возразила Екатерина. — Но послать вас туда, где свирепствует ужаснейшая болезнь, от которой не могут оградить ни мудрость, ни высокое положение, ни храбрость… Ни за что!

— Матушка! — воскликнул Орлов и опустился на колени. — Умоляю тебя об одной милости. Верни мне твое доверие, и, клянусь, я оправдаю его… — А если откажешь, знай — все равно я отправлюсь в Москву и без твоего приказа буду делать то, что велит мне долг.

Он нежно прикоснулся губами к ее пальцам.

— Узнаю моего Григория, — молвила Екатерина с грустной нежностью. — Все тот же chevalier sans peur nirèproche [13] Рыцарь без страха и упрека (франц.) . … Хорошо, граф, я согласна. Но при одном условии. Вы дадите клятву, что будете всячески беречь себя…

— Мне и самому помирать не хочется… Благодарю, государыня! Уж будь покойна, о решении твоем не пожалеешь.

Екатерина провела рукой по его волосам.

— Не вам, а мне должно благодарить. — Она вздохнула. — Ах, Гри-Гри, если бы только вы не причиняли мне столько огорчений!.. Грешно вам, право!

— Свет мой, Катенька! — шепнул Орлов. — Уж таков я на свет родился, ветреник… Сам себя казню, да против натуры не пойдешь. Но люблю ведь только одну! Одну на целом свете! Или не знаешь?

— Благодарю, государыня! — воскликнул Орлов.

Он медленно поднялся с колен, обнял ее. Екатерина закрыла глаза и склонила голову на могучее плечо графа…

Орлов вышел в приемную. Там воцарилась напряженная тишина. Все взгляды были устремлены на него, но лицо его было непроницаемо.

Лорд Каскарт, английский посол, подошел к Орлову, дружески взял его под руку.

— Дорогой граф, — сказал он вполголоса, — приятно снова видеть вас здесь… Однако не знаю, радоваться мне или печалиться.

— Не понимаю, милорд, — ответил Орлов простодушно.

— У Англии, к сожалению, очень немного друзей при здешнем дворе. Мое правительство считает вас одним из них.

— Так и есть. Мне всегда нравились англичане.

— Вот почему судьба графа Орлова нам далеко не безразлична, граф, — продолжал дипломат. — Наши беседы о Северном союзе, о Польше были прерваны… Не знаю, своевременно ли вернуться к ним?

— Ах, вы об этом! — сказал Орлов, намеренно повысив голос. — Нет, милорд, несвоевременно. Не позже завтрашнего дня я покидаю Петербург.

— Вот как! — удивился Каскарт. — И куда же отправляетесь, если не секрет?

— В Москву, мой друг… В Москву!

Сдержанный шепот, словно дуновение ветра, пронесся среди толпы придворных.

— В Москву? — испуганно переспросил англичанин. — Но там же чума!

— Именно потому и еду, — ответил Орлов. — Я давно искал случая оказать серьезную услугу государыне, моей благодетельнице. Теперь такой случай представился.

Учтиво поклонившись послу, он стал спускаться по лестнице.

— Это что же? Ссылка? — осведомился какой-то сановный старичок у стоявшего рядом Ивана Ивановица Бецкого, считавшегося близким другом императрицы.

— Нет, голубчик, это триумф! — ответил тот.

— Погоди, Дунюшка! — прервал Сумароков. — Стан выпрямить! Голову вверх горделиво! Левую руку к сердцу… эдак! Правую вперед. Перст указующий поднять! — Сумароков стал в позу. — Стих читать мерой, музыкально!

Он повторил только что прочитанную строфу, слегка подвывая, с придыханиями в патетических местах.

— Повтори-ка!

Девушка прочла снова.

— Теперь, кажется, хорошо. Однако еще позаймемся. Теперь ты, Павлуша!

Юноша стал читать монолог Самозванца. Голос его дрожал, не хватало дыхания.

Ерменев слушал, стараясь сдержать улыбку… Уж больно странными казались крестьянская девушка в простеньком выцветшем сарафане и паренек в посконной рубахе и лаптях, принимающие величественные позы и произносящие выспренние сумароковские стихи.

Егорушка тесно прижался к Ерменеву, Он не отрывал глаз от актеров.

— Интересно? — шепнул Ерменев.

— Да-а! — ответил мальчик тоже шепотом. — А про что они, дядя Ваня?

— После расскажу.

Наконец репетиция окончилась.

— Ступайте! — приказал Александр Петрович своим ученикам. — Завтра приходите об эту же пору.

Артисты поклонились в пояс и вышли.

Сумароков вынул из кармана горсть табака, заложил по понюшке в обе ноздри. Прочихавшись, спросил:

— Ну как, Иван?

— Читают стих ладно, — ответил художник. — Ну, конечно, наряды неподходящие.

— Наряды что! Оденем как следует. Ей — платье синего бархата, кружева, украшения мишурные, Павлуше — плащ, чулки шелковые, шпагу.

— А понимают они смысл? — спросил Ерменев.

Сумароков нахмурился:

— Зачем это? Думаешь, на театре императорском артисты больше понимают? Да им и не нужно. Голос приятный, музыкальный; произношение чистое, ясное; стан стройный и гибкий; жест величественный, плавный; благородство мимики и телодвижений — вот оно оружье истинного лицедея! У этих еще нет всех качеств, однако через некоторое время явятся. У Дуняшки наверное. Я ее не зря выбрал.

— Возможно, — сказал Ерменев. — Но, по-моему, дело не только в этом… Как можно изображать людей, вовсе не ведомых?

— Не людей, а героев! — строго поправил Александр Петрович. — Артист должен изображать не человека, но чувства! Великодушие, отвагу, сострадание, самопожертвование, горе, радость, смятение души. А равно и дурные: злодейство, ревность, вероломство… Чувства же эти в полной мере доступны лишь героям. В последнее время появился новый, пакостный род представлений театральных, именуемых слезными драмами… Вместо древних героев действуют нынешние людишки, с мелкими чувствами, распрями, любовными обольщениями… В Париже некий господин Бомарше сочинил такую комедию, под названием «Евгения». А у нас в Москве прыткий писака из подьячих тотчас же перевел ее и на театре представил. Никогда еще не видано было подобного срама.