Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Родина — это святое. Она вам, сосункам, дала все! От себя оторвала, вам дала. А вот рядовой Бажин этого не ценит. Верно я говорю, рядовой Бажин?

Митя растерянно закусывал губу.

Специально для него Школьник формулировал вопросы в высшей степени иезуитски. Умрешь, а не сможешь односложно ответить: «Так точно!» или «Никак нет!».

Приходилось молчать.

— Что, товарищ рядовой, уши компотом мыли, а косточки не выбрасывали? — заводился комвзвода. — Я к кому обращаюсь?

— Так точно, товарищ старший лейтенант! — невпопад выпаливал Митя.

— Что — так точно? Ты больной, может, а, Бажин? Вон Ганиев, он из черт-те какого аула, трех слов по-русски связать не может, и тот отвечает лучше тебя. А ты, Бажин, прямо как чурка какая-нибудь!

Митя краснел от стыда и досады, а взвод угодливо хохотал.

Школьник любил, когда его армейский юмор имел успех.

Особенно в том случае, если этот юмор касался рядового Бажина.

— Целься, рядовой! — орал он Мите, когда тот лежал на огневой позиции на стрельбище, глядя на мишень сквозь мушку автомата. — Перед тобой враг, ты его должен убить, иначе он тебя… сначала вы…бет во все дыры, а уж потом пристрелит. Если ты так будешь целиться, только в жопу себе попасть сможешь! Или тебе нравится, когда в жопу, а?

В школе Митя стрелял лучше всех. Но на армейском стрельбище он терялся. Автомат грохотал, над ухом вопил комвзвода, и это было ужасно.

Правда, он все равно показывал один из лучших результатов не то что во взводе, но даже в роте, однако Школьник будто бы не замечал этого.

— Если бы у нас все стреляли, как рядовой Бажин, мы бы войну не выиграли, — заявлял он. — Просрали бы Родину!

Перед отбоем Митя опускал в карман огрызок карандаша и чистый листок. Ночью, за мытьем унитазов, можно было выкроить время, чтобы написать в Москву короткое послание.

«Оленька, здравствуй!

Улучил минутку, пишу тебе письмо. Увы, все наши мечты так и оказались мечтами. Никакой Венгрии, никакой заграницы. Ростовская область, какой-то захолустный городишко — вот место моей службы. Хорошо хоть, я попал в танковые войска, как и хотел, а не в артиллерию или, чего хуже, в пехоту. Служба идет нормально. Ребята подобрались хорошие, веселые. Что еще рассказать? Вот закончу письмо и пойду в клуб, смотреть новую кинокартину. Пиши, пожалуйста, почаще, а то я тут совсем соскучился. Может, до тебя не доходят мои письма? Я попрошу маму, она передаст тебе адрес моей полевой почты. Твой Митя — рядовой Дм. Бажин».

— А я знаю, сегодня вы писали! — воскликнула Беда, вбегая в кухню и глядя на Игоря лукавыми раскосыми глазами. — Угадала, да?

И она рассыпалась мелким, будто стеклянный горошек, смешком.

— Бедочка, да как же тебе не стыдно! — всплеснула руками Мария Дмитриевна, укоризненно качая головой.

— Угадала! — ничуть не смутившись, продолжала Беда.

— Ну… в общем… да, — пробормотал Игорь, отряхивая капли с рубашки.

Восклицание неожиданно появившейся девушки застало его врасплох, он едва не поперхнулся водой из стакана и посадил влажное пятно на свою свежую, только что выглаженную сорочку. Дело в том, что с утра Игорь действительно много писал, но не роман о славном городе Новочеркасске и его замечательных жителях, а очередной подробный отчет в центр. Не хватало, чтобы любознательная хозяйкина дочка сунула нос в эти бумаги!

— Если честно, то я все видела, — сообщила Беда, опускаясь на колченогий табурет и запихивая в рот кружок печенья, — я утром умываться мимо вашей комнаты шла, а дверь была приоткрыта, и вы писали. У вас было такое лицо…

— Какое? — невольно вздрогнул Игорь.

— Вдохновенное, вот! Это вы уже про нас пишете?

— Ну, можно сказать…

— Про завод?

— И про завод.

— А про город?

— Про город тоже.

Смешно, но это была чистая правда. На сей раз Игорь подробно анализировал казачьи нравы и общий настрой в Новочеркасске.

— Ух ты, здорово! Интересно, а про меня вы тоже можете что-то написать?

Игорь пожал плечами и против воли улыбнулся:

— Ну, если ты очень попросишь…

— Нет, про меня лучше не надо, — после краткого раздумья заявила девушка, — лучше вы про маму напишите. Она вот у нас какая хорошая. Труженица!

— Перестань сейчас же, — заметно смутившись, произнесла Мария Дмитриевна, за напускной суровостью стараясь скрыть свое смущение, — уже восемнадцать лет, замуж пора, а ведешь себя как девчонка!

— Подумаешь, — сказала Беда, — разве было бы лучше, если бы я вела себя как старушка? Знаете, — она вновь обернулась к Игорю, — у мамы Почетная грамота есть. И даже не одна. Она давно заслужила, чтобы про нее в книжке написали. А то про всех пишут — и про летчиков, и про полярников, и про моряков, а про гостиничных работников — никогда. А у них тоже труд почетный, ведь правда?

— Разумеется, правда, — солидно кивнул Игорь, пытаясь удержаться от улыбки.

— Значит, обещаете?

— Обещаю.

— Здорово! — И, не обращая внимания на укоризненный взгляд матери, девушка принялась за ужин.

Она была темненькая, пухленькая, густые блестящие волосы, заплетенные в толстую косу, венцом увивали голову. Из-под черных бровей внимательно и весело глядели на собеседника глаза-маслины. При улыбке девушка широко раскрывала щербатый рот.

«Вы на мой зуб внимания не обращайте, — радостно сказала она Игорю при знакомстве, — это я на заводе тяжесть подняла и упала, вот зуб и кувырк».

Теперь вместо переднего зуба зияла маленькая пустотка, и сквозь эту пустотку девушка любила просовывать кончик языка, когда слушала собеседника в разговоре, — будто дразнила.

Она родилась зимой сорок четвертого, и в честь долгожданного всеми исторического события родители нарекли младенца Победой. Счастливый отец даже настаивал на том, чтобы в метрике было записано: «Победа советского народа над фашистами», но дамочка, производившая запись, отказалась наотрез, к счастью для новорожденной.

Ей и без того пришлось нелегко, потому что «Победой» ее звали в редких случаях; мальчишки дразнились, а мама, Мария Дмитриевна, выкрутилась тем, что изобрела сокращенное имя Беда — с ударением на первом слоге.

Звучало достаточно странно, но тут уж ничего не поделать.

— Скажи спасибо, что твой отец не так много выпил, — заявила однажды в сердцах Мария Дмитриевна, — а то ведь, ты его знаешь, и не так мог назвать. Однажды пришел и заявил: «Будет сын, назовем его Впередом-к-победе-коммунизма». Я уж плакала-плакала, насилу эту дурь из башки выбила!

Младшему брату Победы в смысле имени повезло несколько больше: Впередом он так и не стал. В день его рождения пьяный в стельку отец семейства пошел на почту и отправил телеграмму в Москву. На бланке от так и написал: «Москва, Кремль, Великому Отцу Народов Товарищу Сталину! В честь вашего отца, Товарищ Сталин, называю своего новорожденного сына Виссарионом Семеновичем! Ура!», после чего отправился допивать горькую в ближайшую забегаловку.