Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Ага, пешком, — усмехнулась Галина, и по лицу ее было видно, что слова Игоря не вызвали у девушки ни малейшего доверия.

Для нее, привыкшей передвигаться по городу в папиной машине, пешеходные прогулки по многолюдным тротуарам представлялись чем-то вроде нелепой блажи. Как и стойкое, ничем не объяснимое нежелание Игоря устроиться помощником к Анатолию Дмитриевичу, — казалось, он даже слышать не хотел о такой возможности.

Впрочем, на деле все обстояло несколько иначе.

Пожалуй, Игорь давно перешел бы на службу в ведомство будущего тестя, да гордость мешала. Карьеру надобно уметь делать самостоятельно, а иначе что за интерес!..

По сей день ему удавалось скрывать от большинства сослуживцев, чьей дочерью оказалась его невеста. Ну, конечно, в руководстве комитета об этом факте знали, тут и говорить нечего, — Игорю вообще иногда чудилось, что там, наверху, известно все и про всех. Наверняка в курсе был и Бугаев, хотя ни разу ни словечком не намекнул о своей информированности в данном вопросе. Лишь однажды, как бы в шутку, обронил:

— Смотри, на свадьбу пригласить не забудь, не загордись! — но ведь и в этих словах необязательно было усматривать некий тайный смысл.

Короче говоря, Игорь делал вид, будто со времени знакомства с Галиной в его жизни ничего не переменилось, по крайней мере внешне.

Они познакомились случайно. Игорь был приставлен гидом-экскурсоводом к одной важной иностранной делегации, члены которой нуждались в постоянном, но незримом контроле со стороны соответствующих служб. Галина выступала как бы от имени гостеприимных хозяев, и эта роль, надо признать, была ей весьма к лицу.

Легкая, улыбчивая, она выпархивала из машины, будто экзотическая бабочка, нежно-голубое платье развевалось на ветру.

— Ленинские горы! — объявляла она, выразительным жестом указывая на восхитительную панораму Москвы, открывавшуюся с верхней точки. — Такой красоты вы не увидите ни в Риме, ни в Нью-Йорке, ни даже в Париже!..

Ее милая наивность вызывала в солидных членах делегации нечто вроде умиления; лысые чопорные иностранцы согласно кивали и вскидывали наизготовку фотоаппараты, — причем, Игорь обратил внимание, снимали они большей частью не столичные красоты, а саму Галину на их фоне. Поначалу он даже заподозрил в этом некий умысел, но быстро убедился, что никакой подоплеки в поступках гостей нет, — просто-напросто им действительно очень понравилась улыбчивая и открытая девушка.

Они мчались на правительственной машине по московским проспектам, и она по-детски непосредственно указывала пальцем на то, что являлось, по ее мнению, достопримечательностями, и непременно комментировала.

— «Мосфильм» — крупнейшая киностудия в мире, — как само собой разумеющееся, сообщала Галина, и Игорь был вынужден слово в слово переводить. — Хотите, посмотрим, как снимается кино?

Вообще-то подобные вольности в заранее утвержденной гостевой программе, мягко говоря, не приветствовались, однако дочери Анатолия Дмитриевича позволялось куда больше обычного, и, разумеется, она об этом знала.

Игорю пришлось в спешке, по вахтерскому телефону созваниваться с вышестоящими инстанциями, получать официальное разрешение, оформлять пропуска на территорию закрытого объекта, а девушка тем временем как ни в чем не бывало порхала у проходной и, тыча пальчиком в плакаты перед входом, вещала:

— «Летят журавли», знаменитая наша картина. Про войну. Ее весь мир смотрел. А это «Карнавальная ночь». Кинокомедия. Очень смешная. Как, вы не видели?! Потрясающе! Что же вы там у себя смотрите, интересно?

Иностранцы улыбались, кивали, явно ничего не понимая, и фотографировали Галину на фоне нарисованной Гурченко в черном платье с белой муфточкой.

Наконец разрешение было получено, и галдящие члены делегации, вытягивая шеи, миновали вертушку проходной.

— Оу, Голливуд! — хором горланили они, а Галина отмахивалась и смеялась:

— Куда вашему Голливуду до нашего «Мосфильма»!

Надо сказать, что изнутри крупнейшая киностудия в мире, скорее, походила на территорию довольно-таки грязного, обшарпанного заводика. Сквозь распахнутые двери склада виднелись скособоченные кареты без колес и массивная старинная пушка, из широкого ствола которой торчали дворницкие метлы. В запущенном скверике на покосившихся скамейках резались в карты статисты из массовки, наряженные гусарами. Неподалеку курили «Беломор» две тучные матроны в пышных бальных платьях начала девятнадцатого века, и крикливая всклокоченная девушка с выпученными глазами с грозным видом наступала на них:

— Если спалите хоть оборочку, хоть перышко от костюма, я напишу на место постоянной работы, так и знайте! За всю жизнь не расплатитесь.

Обалделые иностранцы ничего не могли понять.

По счастью, в одном из павильонов в тот день снимались сцены новой кинокомедии, в которой действовали русские и американцы; американцы каким-то необыкновенным путем попадали в Сибирь и воочию убеждались в превосходстве советского образа жизни.

Игорь объяснил иностранным гостям интернациональный сюжет картины, и те вежливо закивали, изъявив желание поприсутствовать на съемочной площадке.

В павильоне была выстроена декорация сибирской деревни, и под ослепительными лучами прожекторов на плетнях и крышах искрился искусственный снег. В снегу, в легких сандалиях и спортивного покроя брюках, стоял седовласый режиссер с густыми бровями и объяснял актерам мизансцену.

— Ой, мамочки! — всплеснула руками Галина, и лицо ее приняло по-детски восторженное выражение. — Живая Орлова! Посмотрите, настоящая! Вы что, Орлову не знаете? — Изумлению ее не было предела. — Ну, вы даете! Все могу понять, но чтобы не знать, кто такая Орлова!

Иностранцы вновь улыбались, кивали и фотографировали Галину — на этот раз на фоне искусственного снега, бутафорской деревни и живой Орловой.

Одним словом, было весело.

— А знаете, между прочим, вы похожи на киноартиста, — сообщила Галина на второй день, подсаживаясь в ресторане к обедавшему в стороне от делегации Игорю, — вам об этом никогда не говорили?

— Никогда, — со смиренным видом соврал он.

— Странно. — Девушка рассматривала его с неожиданным любопытством; впервые за время знакомства она удостоила его очевидным вниманием.

— Почему вы на меня так смотрите?

— А что, нельзя? Странные мужчины пошли. Не смотришь на них — они обижаются, смотришь — тоже недовольны.

— Я не обижаюсь, — изрек Игорь.

— Вот и неправда. Я заметила, как вы бросали на меня косые взгляды…

— Вам показалось.

— Опять неправда. Вы что, так любите врать?

Игорь непринужденно рассмеялся, хотя и почувствовал нечто вроде замешательства. Подобная откровенность — на грани бесцеремонности — считалась моветоном в его привычном кругу, и ею пользовались только в крайнем случае, когда желали немедленно смять и уничтожить противника.