Вадим Каргалов - Юрий Долгорукий

Ночевать в сёлах или боярских вотчинных хоромах княгиня не желала, приказывала ставить на полях войлочную юрту. Сидела перед юртой на кошме, смотрела на закат, пела протяжные половецкие песни - до первой звезды.

Печальные были песни, бесконечные, как сама половецкая степь...

Об Ульяне княгиня то ли знала, то ли нет - Юрий так и не понял. Может, и знала, но виду не показывала. У отца-хана было много жён, с которой хотел, с той и спал, а остальные на то не обижались. Сама же Евдокия верность мужу блюла, это Юрий знал точно.

Своей вины перед Евдокией он не чувствовал. Раздвоилось в нём и не пересекалось: любовь - одно, супружество - другое, отдельное, не для души — для жизни.

А если и виноват Юрий, то не он один. Евдокия тоже не без вины. С рождением первенца ушла из Евдокии возбуждающая мужское желание девичья трепетность. Охолодела, оравнодушилась Евдокия, сын Ростислав до остатка выпил из матери ласковое тепло. Если приходил Юрий к жене в ложницу - не отказывала, но сама не приближалась. Потом и такое случалось: ночует Юрий в суздальском дворце после долгого отсутствия, но от жены дожится отдельно. А Евдокия словно не замечает отчуждённости: спокойна, дружелюбна, разговоры только о сыновьях, о хозяйстве.

Теперь Юрий часто отъезжал из Суздаля на неделю, две, три, а то и на целый месяц — сызнова обозревал своё княжество, с удовлетворением отмечал перемены к лучшему. Украшалась Земля, становилась благолепней!

В спутниках Юрия - только немногие ближние люди: старший дружинник Дмитр, духовник Савва (ревностным оказался путешественником!), Тишка, кто-нибудь из местных мужей-вотчинников, гридни-телохранители. Иногда, если позволяли дела, присоединялся боярин Василий.

Вместе с Василием выезжали на высокие речные берега, обозревали заречные дали. Юрий мечтательно говорил:

- Здесь бы град поставить...

- Самое место для крепкого града, - поддакивал Василий. - И на Усть-Кзье, где вчера были, тоже место для града доброе...

И чудилось Юрию, как украшается земля новыми лепыми градами, плывёт над полями колокольный благовест и люди в праздничных белых рубахах выходят из ворот встречать князя-градостроителя...

Зачем Юрию беспокойные киевские дела?

Но в Киеве о Юрии Владимировиче, князе Ростовском и Суздальском, не забывали. В лето от Сотворения Мира шесть тысяч двадцать третье [78] 1115 г. в Суздаль прибыл посол от Мономаха, и не простой человек, но знатный муж из старой киевской чади, боярин Беловод. Великий князь Владимир Всеволодович звал сына на княжеский съезд в Вышгород.

Повод для княжеского съезда не показался Юрию значительным. Перенесение мощей святых мучеников Бориса и Глеба из ветхого деревянного храма в новопостроенную каменную церковь - дело скорее церковное, чем княжеское. Но киевский боярин был настойчив, повторял, что великий князь требует: князю Юрию Владимировичу быть в Вышгороде непременно!

Пришлось пообещать.

Потом долго сидели на совете с тысяцким Георгием Симоновичем и боярином Василием, прикидывали так и эдак. Должен же быть в княжеском съезде какой-то скрытый смысл!

Согласились на том, что Мономах сызнова решил перед всей Русью явить единство князей под рукой великого князя, а может, и место каждому князю указать в едином роде Рюриковичей. Под своим, конечно, верховенством.

Если так, то ехать в Вышгород надо, чтобы не оказаться в стороне, и ехать с самыми уважаемыми мужами и многочисленной дружиной, чтобы Ростовское княжество выглядело достойно.

Вместе с Юрием отправились в Вышгород тысяцкий Георгий Симонович, сын его Дмитр, боярин Василий, почтенный старец Жирослав Иванкович (давно смирился большой боярин с самовластием Юрия, верным слугой стал), воевода Пётр Тихмень, ростовский богатырь Стар.

Впервые Пётр Тихмень выступал не как воевода, а как советный муж князя. Над дружиной (поболе пяти сотен витязей в бронях!) начальствовал Иван Клыгин, что отстоял Кидекшу от булгарского наезда.

Ростовцев встретил у Вышгорода великокняжеский боярин Ольбег Ратиборович. Именем великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха благодарствовал Юрию, что тот явился по отцовскому зову без промедления, однако по поводу столь многочисленной конной дружины выразил своё недоумение. Зачем ростовскому князю столько воев? Не на войну ведь едет, на дружеский княжеский совет...

Большую дружину Ольбег велел оставить за стенами, в полевых станах, а в город входить только с ближними людьми. Не понравилось такое Юрию, но перечить не стал: не он здесь хозяин.

Молча проехал следом за Ольбегом к воротной башне.

Разместили ростовцев хорошо, грех жаловаться. Под постой Юрию определили богатый боярский двор с хоромами, питий и яств навезли в избытке, челядь была расторопна и услужлива, старалась угадать и немедля исполнить любое желание гостей.

Съезжались в гости братья: Роман, Ярополк, Вячеслав, Андрей. Ждали старшего — Мстислава Новгородского, но он только боярина прислал с величаньями и подарками. Мстислав-де постоянно при великом князе, весь в делах и заботах.

Посидели по-родственному за столом, поговорили.

Многое для Юрия прояснилось.

Великий сбор был в Вышгороде.

Слетелись церковные иерархи, как грачи на весеннюю пашню. Митрополит Никифор, епископы Феоктист Черниговский, Лазарь Переяславский, Никита Белогородский, Даниил Юрьевский, игумены Прохор Печерский, Сильвестр Михайловский, Савва Спасский, Григорий Алексеевич, Пётр Кловский и иные многие, имена которых братья не припомнили.

Давид и Олег Святославичи прибыли со всеми сыновьями и подручными князьями, а в этом был великий успех Мономаха - иных соперников, кроме черниговских владетелей, у великого князя не было.

Рассказали братья, что теперь Олег Гориславич держится скромно, к великому князю уважительно. Смирился, значит, с вокняжением Мономаха в Киеве. Может, запомнил жестокий урок, преподнесённый ему Мономаховичами на речке Колокше, а может, просто устал ратобор- ничать. К тому же говорили, что нездоров Гориславич, на коня взбирается с трудом, а дальние переходы и вовсе в крытом возке преодолевает, на мягких подушках. Верно говорили люди или нет, Мономаховичи не знали, они самолично Гориславича не видели.

Мая в первый день, в четвертую неделю по Пасхе, при великом стечении народа был освящён новый храм. Степенно и торжественно стояли большие князья: Владимир Всеволодович Мономах с сыновьями, Давид Святославич с сыновьями, Олег Святославич с сыновьями, а за ними - бояре и княжии мужи, ревниво присматривавшиеся, кто одет нарядней. Но нарядными были все, в глазах рябило от цветастых паволок, золотых цепей на груди, окованных светлым серебром ножен мечей и сабель. А о церковном причте и говорить было нечего: в праздничных ризах шествовали иерархи, будто сусальным золотом облитые. Золотым тканьём переливались хоругви, навершия пасторских посохов сверкали камнями-самоцветами.