Вадим Каргалов - Юрий Долгорукий

Не понравилось Кузьме такое недоверие, но смолчал боярин. Помнил, что явился сюда незваным гостем.

Утром в избу пришёл ещё один ростовский муж - и не из малых. Корзно богатый, шапка с бобровой опушкой, на шее серебряная гривна. Сын боярский за ним чуть ли не на цыпочках следовал, почтительно.

Кузьма догадался, что сей нарядный муж не иначе как воевода. Наверное, где-то недалеко стоит большая ростовская рать...

Пришлось Кузьме сызнова повторять, что следует он от князя Изяслава Мстиславича в Суздаль или в иное место, где ныне князь Юрий Владимирович. А про то, с каким делом он едет, не велено говорить никому, кроме самого князя или доверенных мужей.

Воевода понимающе кивнул головой, ни о чём больше не расспрашивал. Распорядился:

- Провожатых дам. С собой возьми двух воев, кого пожелаешь, остальные тут побудут. Путь тебе чист, боярин!

В окружении десятка молчаливых всадников Кузьма поехал по лесной дороге; с ним был комнатный холоп (для обслуги) и десятник из Изяславовой дружины, глаза и уши князя, без которого не велено было Кузьме ни ездить, ни переговоры вести.

Недоверчив господин Изяслав Мстиславич, даже за такими ближними людьми, как боярин Кузьма Сновидич, велел присматривать!

До Суздаля боярин Кузьма не доехал. Сразу за рекой Дубной встретили его дружинники князя Юрия, проводили на какой-то боярский двор.

Подскочили бойкие отроки, помогли боярину спешиться, повели в хоромы.

Десятник сунулся было следом, но суздальские дружинники, сдвинувшись, задержали его в дверях. Кузьма оглянулся, но сказать - ничего не сказал, даже позлорадствовал про себя. Оторвалась всё-таки тень княжеская!

В гриднице, покойно откинувшись в кресле, ждал суздальский боярин Василий. Наслышан был о нём Кузьма (самый хитроумный боярин у князя Юрия!), в лицо знал, но вот близко с ним не общался. Поклонился вежливо:

- Будь здрав, боярин!

- И ты будь в здравии, Кузьма Сновидич!

Кузьма насторожился: и отчество знает, а ведь он отчества на заставе не называл! С заставы о том, что приехал посол от князя Изяслава Мстиславича, предупредить могли, недаром боярин Василий навстречу выехал, а вот отчество — от другого знания. Присматриваются в Суздале ко двору Изяслава Мстиславича, присматриваются...

Потому не удивился Кузьма, когда боярин Василий сам начал - сразу, без расспросов:

- Надумал всё-таки старший Мстиславич навестить стрыя своего Юрия Владимировича? Ждём, давно ждём...

Опять озаботился Кузьма неотгадываемым вопросом: «Откуда знают-то?» Самому ему теперь и рассказывать не о чем. Попросил только:

- Чтобы тайно было, как князем Изяславом Мстиславичем наказано...

- И о том ведаем, - весело и уверенно ответствовал боярин Василий. - Нам тоже лишние разговоры ни к чему. Самолично встречу Изяслава Мстиславича на рузской заставе. А ты, боярин, в баньке попарься, отдохни с дороги и отъезжай. С Богом!

Рывком поднялся, показывая, что разговор закончен, зашагал к двери. Вскоре за приоткрытым оконцем застучали, удаляясь, конские копыта.

В дверь несмело заглянул десятник.

- Ну?

- Отъехали, боярин, все отъехали. Только вои остались, что с нами от заставы шли...

- Радуйся! - негромко произнёс Кузьма, успокоительно положив руку на плечо десятника. - Свою службу мы исполнили. Господину Изяславу Мстиславичу путь к Суздалю чист...

Князь Изяслав подъехал к рузской заставе с малой дружиной, десятка два всадников, не больше. Полное доверие своему стрыю Юрию Владимировичу являл Изяслав, вверяя жизнь в руки Юрия.

Боярин Василий встречал переяславского князя на песчаной косе. Два нарядных мужа были с ним, судя по высоким шапкам, опушённым бобровым мехом, тоже бояре. Без излишней торжественности, но для почёта довольно.

Изяслава повезли по лесным дорогам, в обход селений и боярских вотчинных дворов, по такой глухомани, что Изяслав даже тревожиться стал: не заблудились ли?

Но лесная дорога, порой переходившая в настоящую тропу, оказалась живой. Где топко - жерди настелены, где речки и ручьи - перекинуты мостки, а в конце каждого дневного перехода - натопленная изба, снедь на столе, мягкая постель.

Ходили в Переяславле слухи о тайных лесных тропах боярина Василия. Изяслав теперь убеждался, что слухи эти правдивые. Обустраивал князь Юрий Владимирович свою землю, даже о лесных тропах позаботился.

О делах боярин Василий по дороге не говорил, хотя беседу поддерживал охотно, улыбался приветливо. За столом гостеприимничал: самолично подкладывал князю вкусную снедь, подливал вина в кубок. Кубки боярский холоп с собой в перемётной суме вёз тяжёлые, серебряные, с вычеканенными буковками по ободку. Достойные князя кубки...

Друг-приятель, да и только!

Князя Изяслава Мстиславича принимали не в стольном Суздале, а в Кидекше - посторонних глаз меньше. Юрий загодя туда отъехал, строго-настрого наказав боярам, чтобы без крайней нужды не являлись, но сносились с князем через дворецкого Ощеру Трегуба. Но и дворецкому Юрий не сказал, ради чего уединяется в Кидекше.

Принимали Изяслава в Кидекше необычно, не так, как полагается встречать владетельного князя. Не успел спешиться - повели в баню. Боярин Василий вежливо пояснил, что такой у суздальцев обычай, чтобы дорогой гость смыл путевую пыль и недобрые мысли и явился пред хозяином просветлённым и чистым.

Изяслав не возражал. Может, и впрямь у суздальцев такой обычай, а если и не совсем так - спорить не приходилось. В полной он власти у князя Юрия. Исчезнет — и не хватится никто, ведь сам же настаивал, чтобы встреча была тайной...

Банились вдвоём с боярином Василием. Боярин самолично и пар поддавал, и берёзовым веничком хлестал, и рушник на плечи князю накидывал. Всё делал сноровисто, весело, с шутками-прибаутками. У Изяслава отлегло с души. Телесная банная радость прогнала тревожные мысли.

Вышли в предбанник, а там холоп Изяслава в растерянности стоит. Исчезла нарядная княжеская одежда, а вместо неё на лавке лежит белая домашняя рубаха, белые же порты, мягкие сапожки из алого сафьяна.

Боярин Василий пояснил, что господин Юрий Владимирович пожелал принять племянника своего по-родственному, по-домашнему, и сам не в княжеском наряде будет, а в простой русской долгополой рубахе...

Князья сели друг против друга в любимой Юрьевой горенке под самой кровлей терема. Последние лучи заходящего солнца искрились на развешанном по стенам оружии - не то весело, не то угрожающе, как кому покажется. Раздвоенно...

И мысли у князя Изяслава тоже раздвоенными были.

Как понимать такой простой приём - без свиты, без княжеского наряда? Родственную близость Юрий подчёркивает? Принижает значимость переговоров между двумя владетельными князьями? Тайну соблюдает, недаром в горницу даже своего любимца Василия не позвал?