Олег Слободчиков - Заморская Русь

— У нас не богадельня! — жестко отрезал правитель и ушел по делам.

— В кандалы всех! — сипел охрипший Талин, кашлял, свешиваясь за борт.

Агеев, слегка протрезвев, поднялся, качаясь, пошлялся по стану. Никто с ним не заговаривал. Он сунулся в поварню, на него налетела креолка Катька, жена стрелка Лебедева, Ульяна Васильева чуть не огрела котлом.

— Темные вы! — Плюнул под ноги Агеев. — Манер не знаете. — Поплелся к берегу, где волна прибоя подбиралась к брошенному ялику. Столкнув его на воду, поселенец поплыл к пакетботу виниться перед хозяином.

До утра «Северный Орел» болтался на рейде, на рассвете поднял якорь и ушел к северу, в сторону Якутата.

Через неделю к Ситхе подошла «Екатерина» с грузом компанейских мехов.

Галиот прикрывал партии Демьяненкова и Кондакова. Мореход Потаж доложил Баранову, что дошел до испанского порта, против воли коменданта ворвался в бухту под видом необходимости ремонта. Испанцы там так немощны и малочисленны, что не пускают иностранцев, скрывая свою слабость.

Уже недалека была пора возвращаться партиям к местам зимовок, а транспорта все не было. Если островные народы на своей природной пище лоснились от жира, были здоровы и веселы, то русские люди без хлеба были вялыми и болезненными. Баранов все больше беспокоился, вызвал тоболяков с лесоповала. Они с радостью побросали топоры и явились к правителю.

— Кому-то нужно сходить на Нучек, — сказал правитель. — Вам, должно быть, больше всех туда хочется?! Я отправляю Потажа на Кадьяк: у нас скопилось слишком много мехов. А у колошей глаза завидущи, боюсь вести их в соблазн. И «Финикс» по времени должен быть в Павловской бухте, но почему-то к нам не идет… Зайдите в Якутат, заберите у Поломошного все меха.

После Потаж доставит вас в Новоконстантиновскую крепость к Кускову. Если у него есть мука, пусть поделится. «Екатерина» пойдет дальше, а вы обратно на байдаре. И поторапливайтесь, люди у нас изголодались.

Ульяна тоже засобиралась с мужем: она была рада оставить опостылевшие котлы на кадьячек, жен строителей. Вскоре галиот взял курс на север, она в алеутской парке до пят сидела на баке, смотрела на высокий берег с горными вершинами. С них струился свежий ветер с запахом снега и сохнувших трав.

Кренясь на борт и покачиваясь на волне, галиот шел в бакштаг вдоль берега, не меняя галсов, команда бездельничала. Потаж, поставив к штурвалу тоболяков, походил возле них, поглядывая, как держат курс, спустился в каюту и пробыл там с четверть часа. Когда поднялся наверх, от него попахивало спиртом. Напевая под нос, он взглянул на горизонт, на вершины, походил от борта к борту. Мореход был невысок, строен и подтянут, на обветренном лице розовой морковкой торчал нос, заглянувший не в одну сотню чарок.

— Откуда родом, братцы? — спросил, имея желание поговорить.

— Тобольские! — степенно ответил Васильев.

— А я — архангельский!

— Слыхали, что из крещеных немцев!

Напоминание об этом не понравилось штурману, он посопел и сказал с обидой:

— Какой же я немец? Еще мой дед, со всей немецкой слободой перессорившись, крестился в православие. Заморские купцы нос воротят оттого, что русский, вы — что немец. И всю жизнь так.

— На морду-то наш! — желая сгладить неловкость, сказал Сысой. — Охотский служилый Иван Гаврилович Кох, тоже из немцев, а говорят — шибко умный!

— Ну, спасибо, тоболячки, — усмехнулся штурман.

Сысой, не понимая, чем обидел морехода, добавил:

— В Тобольском много внуков пленных шведов: кто в казаках, кто в пахотных — люди как люди… Разве пьют поболе?!

— Поболе! — поддакнул Васильев, живший рядом с таким пашенным. — Сосед жаловался: руки — золотые, голова — светлая, рот — поганый. А так мужик. Пахать, косить…

Усилился ветер с запада. Галиот бросил якорь возле устья реки в виду Акойского селения. Не зная глубин, Потаж не решился войти в залив.

Покачиваясь на волнах, из селения вышли большие лодки. Индейцы просили разрешения плясать на палубе в честь прибытия судна. Команда угостила их травяным отваром и бобровым мясом, Сысой передал акойскому тойону Павлу Родионову, сносно говорившему по-русски, наставления правителя Баранова.

Тойон прислал ягод, луковиц сараны и рыбы, звал в гости. Но «Екатерина» спешила на Кадьяк.

Выбрав якорь, галиот взял курс на Якутат. Остались за кормой гостеприимные акойцы, промышлявшие на Компанию.

«Северный Орел» опять встретился в Якутатском заливе, он бросил якорь в полумиле селения. На его палубе не было даже вахты. Не приветствуя пакетбот, Потаж подвел «Екатерину» ближе к суше. Тоболяки и двое матросов из колониальных поселенцев сошли на берег, их встретили промышленные из партии Куликалова и якутатские служащие. В кафтане и мягких сапогах к гостям вышел Степан Федорович Ларионов.

Здесь мало что изменилось. Посмеиваясь, Сысой вспоминал наставления главных пайщиков и компаньонов о строительстве каменного города. Каким был редут пять лет назад, таким и остался, только кое-где обвалились стены. К полузасыпанному крепостному рву жалось селение «Славороссия»: землянки, срубленные на скорую руку, хижины, индейские таны из полубревен. Одеты поселенцы были плохо: на иных вместо рубах — парчовые и шелковые женские платья, которых присылали больше нужного из-за дороговизны.

Приняв бумаги, Ларионов долго читал их, ворча под нос. Потом вскочил, походил из угла в угол и схватил шляпу:

— Пойдем, — сказал решительно.

К запасному колониальному магазину была прирублена горница, ее венцы еще не почернели от ветров, дождей и солнца. Вдвоем они поднялись на крыльцо, вошли в низкую дверь. Тотемский купец Иван Григорьевич Поломошный собирал вещи: на лавках, столе и полу было много узлов и корзин. Сам приказчик сидел у окна и что-то торопливо писал. Он молча взглянул на вошедших поверх очков и снова углубился в свое занятие.

Ларионов, глядя на него неприязненно, достал бумаги, полученные от Баранова, положил на стол, сам, сняв шляпу, сел на лавку. Перекрестившись на образа, не понимая, зачем он здесь, Сысой тоже сел.

— Господин правитель распорядился передать меха на галиот! — сказал Ларионов, непонятно на что сердясь.

— В этом нет необходимости! — пробормотал Поломошный, продолжая писать. — Я ухожу на Кадьяк на «Северном Орле», сам доставлю компанейский груз.

— Иван Григорьевич, изволь взглянуть на присланные бумаги, — багровея, прохрипел Ларионов. Сысой не мог понять, чему сердится староста. Если управляющий решил доставить меха сам, то команде «Екатерины» работы меньше. Он встал, не желая быть свидетелем чужой распри.

— Нам лясы точить некогда! Вы вот что: или груз сдайте, или расписку, что выдать его отказываетесь.