Олег Слободчиков - Заморская Русь

— Здесь разбился «Орел», здесь выбросило сукно на мыс…

— Здесь мы нашли флягу, — указал Сысой, — а здесь урбановские алеуты.

Баранов положил на карту ладонь с растопыренными пальцами:

— Здесь найдена икона!.. Не может на такое расстояние разбросать груз с одного судна, — облегченно вздохнул. — Измаялся ночью, все думал о транспорте. Ничего, потерпим. Бывало, приходил в октябре. Мало ли что случается в пути.

После полудня, помолившись, все сели за праздничный стол. Женщины постарались, напекли и нажарили промышленных лакомств. Но русские люди глазели на лепешки из кукурузной муки. Разлили ром по чаркам, выпили без оглядки на грех — кончился пост. В России разговлялись свежениной — здесь без отвращения не могли смотреть на мясо.

Надо было говорить о высоком, но промышленные то и дело начинали спор не вынесло ли «Финикс» в Ирию, и могло ли всех скопом принять царство Беловодское. По времени пора было вернуться старому архимандриту Иосафу в епископском сане. Под его безгрешным началом многим грешникам на борту фрегата могли проститься грехи…

— А ром и водка причем? — горячась, спрашивали другие.

Спорщики чесали бороды, закатывали глаза:

— А чтоб все думали, что они утопли! Вдруг искать начнут. Выкинули часть груза по ветру и дело с концом…

Каждый по-своему доказывал свои домыслы пока не вмешался молчавший Баранов:

— Не поверю, чтобы старый Иоасаф бросил икону за борт, а Шильц — ром с водкой.

Тут стали посмеялся над собой и сами спорщики.

— Уж точно. Шильц и к воротам Судилища приволокся бы с недопитой флягой.

В середине сентября на Ситху прибыла «Екатерина» с грузом, но не с тем, которого ждали. Из трюма стали выгружать коров и телок, измученных качкой, лебедкой вытащили быка. Он долго лежал, принюхиваясь к запахам. Потом поднялся и, качаясь, как пьяный партовщик, сделал первые неверные шаги на новой земле.

«Финикс» так и не пришел на Кадьяк. Сысой со вздохом сказал Васильеву:

— Теперь уж точно зимовать будем с Филиппом!

Штурман Потаж передал Баранову несколько писем. Монахи слезно просили его вернуться в Павловскую крепость, где царит произвол штурманов, раздор приказчиков и вольность французская. Бакадоров сообщал, что не имеет сил положить конец бесчинствам чиновных и офицеров, перессорившихся между собой, поделившихся на враждующие партии, которые втягивают в скандалы работных и караульных. Наказать же зачинщиков он, Бакадоров, не может по своему чину.

— Ишь, как запели без власти?! — злорадно сверкнул глазами Баранов. — А то обзывали жестокосердым тираном. Хотели республику — получили, да еще пьяную.

Если у правителя и было желание явиться на опостылевший распрями Кадьяк, то он не мог себе этого позволить: Ситха требовала его постоянного присутствия, тонкой дипломатии с сильным, коварным и хорошо вооруженным хозяином земли. Баранов почти убедил тойонов идти в подданство России. Уже заготовлена была гербовая бумага об уступке части острова Российскоамериканской компании. Подстрекаемые сородичами, кичившимися своей вольностью, ситхинцы стали строить крепость рядом с Михайловским фортом.

Зная индейскую страсть к соперничеству, отговаривать их от этого было бессмысленно: можно только направлять.

Не выходя из палатки, Баранов три дня строчил письма и указы во все концы Заморской Руси. Кускову предписал идти на Кадьяк и навести там порядок. Если ко времени возвращения партий транспорт не придет, Поторочину и Баламутову приказывал подобрать надежных людей, сколько сами считают нужным, идти на Уналашку байдарами. Бакадорову предписывалось снарядить лисьи и песцовые партии к зимним промыслам.

Остальным, как обычно, готовиться к зиме.

Один из матросов с «Екатерины» рассказывал, что в еще августе на пути к Кадьяку видел «Финикс». Между делом Потаж передал об этом Баранову и от себя прибавил:

— Говорит, будто на штурвале стоял архимандрит… На «Финиксе» рулем правят два здоровых молодца… А тут старик — прямо Самсон в рясе…

Баранов позвал матроса-креола, обиженного на всю команду за насмешки, сумел разговорить его и дотошно выспросил все мелочи.

Галиот дрейфовал в тумане в двух милях от Александровского мыса, что находится на устье Кенайской губы, и подавал звуковые сигналы корабельным колоколом. Вдруг за кормой показался бак «Финикса» с золоченой надписью на борту. На нем матрос ясно увидел отца Макария, всматривающегося по курсу.

Потом мимо кормы галиота проплыл борт со сломанным планширем. Возле штурвала стоял архимандрит, то есть нынешний епископ, в рясе и без шапки…

Едва матрос пришел в себя от удивления и ударил в колокол, Иоасаф стал оборачиваться к нему лицом, но «Финикс» накрыло туманом, и все пропало.

Баранов подлил матросу раки, раз и другой переспросил о расстоянии между судами, о высоте борта, о бортовой надписи, которую подновили и исправили не так давно. Потом задумчиво пробормотал:

— В тумане, бывает, чего не привидится… Вынесло нас как-то на галере к Частым островам. Туман — будто черти в глаза мочатся. Стою на румпеле вторые сутки. Вдруг вижу — каргопольская улица, знакомый дом, на крыльце венчанная жена, взглянула на меня и как заорет: «Где содержание за полгода?» Я от страха румпель на борт и положил. А Васька Труднов с носа как заорет — камни по курсу! Тут все пропало, а мы чудом спаслись.

Креолы — народ обидчивый, ранимый. Матрос поводил черными глазами туда-сюда, не зная, что сказать, почесал затылок. Баранов спросил задумчиво:

— Отчего епископ на палубе и без шапки?

Матрос поежился, пожал плечами:

— Вдруг и, правда, привиделось?! — развел руками. — А как настоящий. По шкафуту фальшборт проломлен, на бизани — лохмотья от паруса… Во сне всякая мелочь так не является.

На «Екатерину» погрузили меха, лавтаки, бочки с жиром, байдары.

Промысловые партии возвращались по домам. На Ситхе оставались передовщики с надежными кадьяками и алеутами, решившими здесь зимовать.

Оставались Кочесовы, Наквасин, Кабанов, Тараканов, Урбанов, уговаривал Баранов остаться и Васильевых. Скотины у Филиппа поубавилось, зимой можно было обойтись без них. Но Васька с Ульяной заскучали по дому и по Петрухе, которого полюбили, как родного, стали проситься к Сапожникову на любые компанейские работы.

Перед отплытием компанейского галиота возле Индейской реки показался «Юникорн». Фрегат салютовал Русскому флагу и два дня бойко торговал с колошами. Когда торг утих, капитан прислал посыльного с предложением скупить оптом оставшиеся у него продукты и товары. Мистер Барабер спешил в Кантон.

Обмен был проведен к общему удовлетворению. Баранов начал было удивляться, что на этот раз не дождался подвоха от «друга». Но с фрегата спустили шлюпку с пятью гребцами, а «Юникорн» стал выбирать якорь.