Александр Красницкий - Рюрик

Фэнт, Вальдс, Ромульд, Гюрги, Дагар, Олаф, Власко, Гостомысл, Полюда, Домослав и ещё какие-то два молодых боярина, улыбаясь, наблюдали за хороводом и за Рюриком, крутящимся в нём.

- Смотри, как наш витязь нашим словеночкам улыбается! - сказал, смеясь, Гостомысл, встав между Гюрги и Дагаром и обращаясь скорее к Гюрги, чем к первому меченосцу великого князя.

Военачальники улыбнулись именитому словенину.

- Так и уведёт какую-нибудь во четвертые жены! - смеясь, проговорил Гостомысл, вглядываясь в лица проплывающих в хороводе девушек.

- А ты о ком так тревожишься? - спросил его Гюрги.

- Как о ком?! - удивился новгородский посадник. - О дочке!

Все так и ахнули. Столько лет знать Гостомысла и не ведать, что у него есть ещё и дочь. Ну и ну, хитрый правитель словен!

- Да! Я прятал её от вас, от бедовых, а теперь, думаю, не страшно и показать, - гордо сознался посадник. - Гостомыслица! - крикнул он ласковым голосом. - Иди-ка ко мне!

Варяги вытянули шеи и насторожились: к Гостомыслу подбежала тоненькая, стройная, юная девушка, светловолосая, голубоглазая, разрумянившаяся от быстрых плясок, и приникла к груди отца.

- А вот и я! - сказала она и сдунула со лба выбившуюся прядку волос. Прядка взметнулась над высоким чистым лбом и непокорно легла на прежнее место. Девушка лёгким движением руки прихватила прядку и заправила её в густые волосы.

- Зачем звал, батюшка? - улыбнувшись, спросила она.

- Хочу назвать тебе бедовых друзей-варягов, - гордясь красотой дочери, ответил Гостомысл.

- А-а! - протянула девушка. - Синеголовые! - лукаво заметила она и оглядела каждого варяга без смущения и каждому улыбалась, когда отец называл их имена. - Запомнила? - спросила она сама себя и тут же повторила имена военачальников, перепутав Ромульда с Дагаром, Вальдса с Фэнтом, и под общий смех назвала правильно только сорокалетнего Гюрги.

Олаф, с изумлением наблюдавший простоту общения юной словенки с военачальниками, вдруг понял, что очень хочет ей понравиться, но его Гостомыслица не перепутала, однако же больше и не взглянула на него ни разу. Бывший вождь рарогов, а ныне князь ладожский, посмотрел внимательно на Гюрги и сразу решил, что зрелый и знатный воин без боя сдался в плен юной словенке. "Вот так да!" - сказал Олаф самому себе и тихонько отошёл к Рюрику, который еле двигал ногами от усталости, но улыбался всем давно забытой улыбкой.

- Ой, Олаф, давно я так не прыгал, - смеясь, признался Рюрик и быстро спросил его: - А где Эфанда?

- Вон, у костра, на брёвнышках сидит с семьяницами, - печально ответил глава ладожской дружины, глядя на развеселившегося князя и завидуя ему.

- Грустит?.. - мрачно спросил Рюрик и нахмурился.

- Нет, сидит с твоей дочерью в обнимку и смотрит на хоровод, - просто ответил Олаф, почувствовав резкую перемену в настроении князя.

- А-а, - снова обрадовался Рюрик, - сейчас мы их затащим поплясать! И, схватив Олафа за руку, потянул его за собой к костру, где сидели, грустно улыбаясь, женщины и с тоской по прошедшим годам звонкой босоногой юности взирали на хороводное веселье молодёжи.

- Вот они где! - задорно выкрикнул Рюрик, подходя к своим дорогим женщинам.

Эфанда ойкнула от неожиданности, а Рюриковна так вспыхнула, что, показалось ей, все это заметили. Князь заметил смущение дочери и заволновался сам. Как сделать так, чтоб не обидеть маленькую княжну и не оскорбить ненужным намёком Олафа?

Ладожский правитель с интересом оглядел юную княжну, уловил её волнение и искренне проговорил:

- Великий князь, до чего же хороша твоя маленькая великая княжна.

Рюриковна теснее прижалась к Эфанде, исподлобья смотрела на Олафа и от волнения ничего не сказала ему, а только потупила взор.

- А ты видел, князь, как она у меня танцует? - весело спросил Рюрик, довольный тем, как оценил Олаф внешность дочери.

- Н-нет, - растерянно ответил Олаф и пояснил: - Как-то не приходилось.

- Ну, вот сейчас придётся посмотреть, - повелительно проговорил Рюрик и, взяв дочь за руку, ласково предложил ей: - Покажи нам свой танец луны, дорогая. Хетта! - окликнул великий князь свою бывшую вторую жену, зная, что кельтянка с кантеле должна быть где-то тут, рядом. - Наиграй нам, пожалуйста, ту мелодию, помнишь? - попросил князь Хетту, когда та подошла к ним.

Хетта радостно улыбнулась: да, конечно, она помнит тот праздник урожая. Затем немного сосредоточилась, перебирая струны инструмента, и вдруг вспомнила пламенный танец Руцины в золотом платье, взывающей к жизни своего повелителя, и танец луны Рюриковны. Хетта ударила по струнам. Хоровод словенок распался, девушки расступились, и в центр поляны выбежала встрепенувшаяся Рюриковна, ища взглядом мать. Руцина, стоявшая рядом с Дагаром, наблюдала выход дочери в круг, но сознательно не пришла ей на помощь. "Пора самой, без матери, обретать крылышки", - грустно подумала Руцина. И дочь поняла её. Она выдержала такт, подтянулась, вскинула нежные чуткие руки и начала свой новый танец. На ходу придумывала она движения, своими руками, тонкими, почти прозрачными пальчиками, робкими изгибами тела и пылкими поворотами головы говорила Олафу, как нежно любит она его, большого и красивого витязя, и как не хочет думать она о том, что он скоро покинет её…

- Да это не тот танец, - рассеянно проговорил Рюрик Эфанде, наклонясь к ней и наблюдая за дочерью.

Младшая жена сверкнула на него очами и тихо прошептала:

- Как ты не понимаешь! Это же сказ о её любви к Олафу! - И она повела плечом в сторону своего брата.

Рюрик обнял Эфанду, поцеловал её в голову и ласково сказал:

- А у меня перед глазами твой танец берёзки.

Помнишь? - горячо прошептал он, и Эфанда замерла от счастья. Как не помнить родной Рарог?! Как не помнить ей свой первый танец любви?! А танец цветов, придуманный, чтобы вселить веру в жизнь дорогому человеку?! Эфанда приникла к мужу и забыла о его дочери.

Олаф, сначала с любопытством наблюдавший за танцем юной Рюриковны, неожиданно вдруг почувствовал, что она танцует только для него. Только он мог распознать, что скрывают эти быстрые нежные движения рук, эти опущенные тонкие пальцы, этот лёгкий поворот головы, эти пушистые опущенные ресницы и этот мимолётный, горячий, зовущий взгляд из-под них. "Не покидай, не забывай меня!" - разве он мог относиться к кому-нибудь другому? Нет, он обращён только к нему, главе ладожской дружины!

Но вот замолкли струны кантеле, и Рюриковна бросилась в объятия Олафа, который широко раскрыл их, ожидая свою наречённую. Да, как только он понял, что Рюриковна танцует этот чудесный танец для него, он сразу же забыл о милой дочери Гостомысла и решил увезти Рюриковну с собой в Ладогу. Ведь дальше одному, без любви, молодому правителю Ладоги жить нельзя.