Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Когда Лазару было четыре года, Софи затопила в кухне печку, солярку залила, и вдруг огонь метнулся; Лазар помнит, как пламя так длинно взвилось под этот низкий потолок; из кухни дверь была во двор, Софи подхватила Лазара и выбежала... Стала звать соседей, дом чуть не сгорел... Лазар помнит, как уже все потушили, и Софи смеялась... Она стояла на снегу в одном шлепанце, и ногой в толстом носке нашаривала другой, отлетевший в сторону; Лазара она прижимала к груди, на плечи ей кто-то накинул пальто чье-то, и она кутала мальчика в полу этого пальто... Ей тогда было девятнадцать лет... Другой раз Лазару было восемь лет, они ездили на море все втроем и возвращались поездом... Произошло крушение; тот вагон, где Лазар ехал с отцом и сестрой, не пострадал... Все выбежали... Тогда Лазар увидел страшное: увидел мертвых, искалеченных, увидел кровь... Но страшно ему не стало — «Я тогда еще не знал, что всего этого надо бояться...» Я спросила, какие у него тогда были чувства... Он ответил, что у него возникло такое энергическое желание подбежать и помочь; отец и сестра с трудом удержали его, увели и объяснили, что взрослые все сделают и что он не сможет... Отец и сестра были испуганы, подавлены, и Лазару это казалось непонятным... Страха у него совсем не было... В третий раз Лазару было уже двадцать два года, вместе с отцом и еще с одним родственником они поехали в село за овощами... Там у них тоже были родные... Машина была этого родственника... Ехали поздно вечером... Машина как-то съехала с дороги и перевернулась... Лазар и тот родственник совсем не пострадали, тот немного ушибся, а Лазару немного оцарапало ногу; но отец Лазара получил сотрясение мозга и после стал совсем уже плох... Но опять никакого страха не было... — А что было? — спрашиваю я... Лазар попытался вспомнить,— пожалуй, было какое-то чувство неожиданности; сильное беспокойство за отца; Лазар тотчас начал звать его, но отец молчал, не откликался в темноте... — И что еще было? — Да, показалось, что нога очень болит, в первую минуту... Когда Лазар это сказал о том, что у него нога болела, мне стало его очень жалко за его тогдашнюю боль, я тихонько поцеловала его в плечо... Мы ночью лежали...

— Не бойся,— говорит Лазар, — С нами ничего плохого не может случиться... Мне хочется поверить ему, но я спрашиваю, откуда он такое знает, почему не сомневается...

— Я видел во сне,— отвечает Лазар, и у него серьезное и замкнутое лицо...

Однажды он сказал мне, что не смог сделать меня счастливой... Я знаю, что для него это серьезная проблема, чтобы люди чувствовали себя счастливыми и не мучили друг друга... Я ему сказала, что, наверное, он никогда не умрет, и снова будет молодым, таким, как прежде, и познает все свои свойства, и многие люди, благодаря ему, станут счастливыми... И меня он сделал счастливой...

Лазар мне рассказал, что когда он служил в армии два года, им приказали пройти большое расстояние; кажется, марш-бросок это называется, но не знаю... Было очень жарко... Они были в этой форменной одежде, в сапогах, и еще несли, кажется, что-то вроде вещмешков или скатанных плащ-палаток, не знаю... В общем, тяжело были нагружены... Очень хотелось пить, а воды не было... Дорога шла в гору... И вдруг они увидели родник, такой даже не обделанный в каменную плиту... Все побросали то, что несли, и бросились к роднику; отталкивали друг друга, даже выкрикивали какие-то бранные слова... Лазар мне рассказывал, что эти молодые люди в загрязненной одежде, почти уже дерущиеся у родника, произвели на него очень тягостное, горестное впечатление... Но это еще не весь рассказ... Я слышала, как Ибиш рассказал Гюлчин, с которой я тогда вместе училась, что было дальше... Обращался он к ней, но я тоже сидела на скамейке, и слушала... Это было еще до того, как я впервые говорила с Лазаром... Когда Лазар мне рассказывал, я уже знала, что он не все рассказывает... Но я не сказала ему, чтобы не смущать его...

Когда я поехала поступать в университет, мама не верила, что я поступлю, потому что у нас не было никаких связей в экзаменационной комиссии... Она поехала со мной, у нее был адрес одной женщины, дальней родственницы одних наших знакомых, эта женщина жила одна в двух комнатах, она уже была на пенсии, но хорошо выглядела, высокая и худощавая; она была очень неразговорчивая и мне это понравилось; вечером она смотрела телевизор, а днем уходила в город... Раза два в году она лежала в больнице, у нее была какая-то болезнь печени... Звали ее Мария... Мама с ней договорилась и сняла для меня комнату, чтобы я не жила в общежитии... В тот год конкурс был маленький, я поступила, все экзамены я сдала на «отлично»...

Но вот что было дальше... Когда все бросились к воде, Лазар отошел в сторону, тоже бросил свою ношу на землю и сел на землю... Он сидел, вытянув ноги, руки завел немного назад и опирался ладонями о землю... Пилотку он снял и бросил рядом... Он сидел, опустив голову... Ибиш, который тоже там был, вдруг заметил, что Лазар сидит в стороне. Он подумал, что Лазару плохо, оставил толкучку, подбежал и спросил Лазара, что с ним...

— Тебе принести воды?

— Нет...

Лазар медленно поднял голову, глаза у него стали какие- то очень продолговато-большие и какие-то плоские и как будто влажные... Он как-то отрешенно посмотрел на Ибиша, и после как-то медленно перевел взгляд и внимательно посмотрел на остальных, которые все еще толкались у воды... Внезапно все как-то расступились, будто пришли в себя, стали поочередно, уступая друг другу, наклоняться к воде; стало тихо, голоса умолкли, даже слышно стало это мерное журчание воды... На Лазара никто не оглянулся... Ибиш все стоял подле него... Потом Ибиш тоже отошел к роднику... Все напились, умылись и отошли от воды... Заговорили спокойно и заулыбались, всем вдруг сделалось немного как-то радостно... Лазар тогда встал, подошел к воде, опустился на одно колено, склонился, сложил горстью ладони, выпил воды и умыл лицо... Но это не был тот родник, который мы видели, когда поехали с Лазаром в горы... Другой родник... Вот это мой Лазар...

Чем я отличаюсь от тех, которым везет? Я лгу без успеха, они лгут успешно... Я не научилась лгать хорошо, как следует... Только это...

Конец! Больше не могу выносить весь этот кошмар обыденной жизни... Какого-нибудь другого Лазара сделаю себе... Придумаю... Но дело в том, что я не могу придумывать... «Творение» и «придумывание» — это совсем разное, как будто бы одна детская выдумка, хорошая, милая, и одна грубая практичная ложь...

Я сжимаюсь в темноте под одеялом... У меня тонкие руки, и у меня больные легкие, я чувствую себя очень беззащитной... Никто меня не жалеет... Моя мать думает, наверное, что ее жизнь прошла зря, ведь у ее дочери нет семьи, нет детей... Мать жалеет меня, но с какой-то долей презрения... А я, конечно, хочу, чтобы она жалела меня с любовью...