Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Еще нет ответа... Может быть, они думают, что не такая уж это сенсация — когда насильно меняют имена у какой-то части населения в какой-то маленькой балканской стране... Однажды мы говорили с Софи... Я ее люблю с этой ее маленькой родинкой у края рта... Лазар очень похож на свою старшую сестру... Она рассказала о двух девушках в автобусе: — в их селе взяли паспорта, поменяли имена, но все вроде привыкли... Софи сказала, что, может быть, мы преувеличиваем, когда так возмущаемся, и что, может быть, все и не так страшно... Надо потерпеть и все как-то выправится... И в литературе и в кино вот говорят, что эти турецкие имена были насильственно даны болгарам в средние века... Тут Лазар на нее напал, стал говорить, что все это мифология, что документы показывают другое; а то, что сегодня, сейчас происходит, это настоящее насилие, и вся страна загажена этим насилием. Я тоже вмешалась и сказала, что речь идет о человеческом достоинстве, о том, чтобы дети после не чувствовали себя виноватыми из-за того, что сейчас одни насильно меняют имена своим согражданам, другие не сопротивляются, а третьи молчат, испуганные...

— И ты, Лазар, должен что-нибудь сделать!..

— Я уже сделал,— сухо ответил он.— И без твоих советов...

Софи посмотрела на него, вздохнула и сказала тихонько: «Не кричи так, дети проснутся...»

— И пусть проснутся! — почти кричу я, — Пусть видят, что их отец и мать — еще не совсем рабы!..

И тогда Лазар улыбнулся смешливо и поцеловал меня...

Хорошо... Почему же тогда я в конце концов трусливо сдалась и поменяла имя?.. Потому что у меня нет ни Лазара, ни детей... И я не могу одна... И я все понимаю... И мне так горько!.. Я хочу умереть скорее...

Значит... Исследование уже есть, существует... Оно, как обвинительный акт... И это сделал мой Лазар... потому что он йигит... И пусть он меня сейчас не любит; я знаю, что из-за болезни я стала совсем некрасивая... И пусть он мечтает о какой-нибудь молодой красавице... Совсем как ребенок о новой игрушке... Боже, что с ним будет... У нас нет Колымы, но кто знает, что у нас еще есть... Я люблю Лазара... потому что он смелый... Я люблю его!.. Я не хочу умирать. Не хочу!..

Я знаю, что это малодушие, но мне захотелось еще жить... С завтрашнего дня буду принимать эти противотуберкулезные таблетки... Мне уколы делают — все-таки было какое-то лечение... Я выздоровею...

У меня есть свои настоящие несчастья, почему я о них не рассказываю?.. Мне слишком печально о них говорить... И они мне кажутся слишком странными... и такими — тягостными... Хотя они совсем не связаны ни с какой любовью... Или, может быть, как раз поэтому... Нет, я сейчас не буду о них рассказывать... Просто не могу... Может быть,, когда все кончится... А вот кончится или нет?..

Я выздоровею и найду Лазара. Я его найду!..

Написать письмо? Написать?.. Но зачем мне эта грубая имитация настоящей жизни, когда я могу сделать настоящую жизнь еще более настоящей... И еще... И еще... гене [13] Снова (по-турецк ) (gene) ... Только возьму чистые листки бумаги и карандаш или ручку... и буду нанизывать рифмованные строки — мои стихи... Стихи, как эти бескрайние старинные ожерелья — герданы — из этих старинных золотых монет... Но сейчас я не могу... Не могу встать с постели, не могу вынуть из чемодана свои наброски, черновики... Мне хочется спать...

На сегодняшний вечер пусть останется одна имитация... Я позвоню по телефону, снизу, с первого этажа, из кабинки... Я представлю себе, как будто бы я звоню...

Я буду говорить тихо, чтобы меня слышал только Лазар, а не эти люди возле кабинки, которые ждут своей очереди... Я не хочу показывать другим людям, как будто бы я какая- то очень заботливая мать и супруга; не хочу играть эту тонкую роль такой хрупкой, но духовно сильной женщины; она тяжело больна, но притворяется беззаботной, щебечет; и во всем ее поведении одна цель: смотрите, какая я! замечайте! И зрители замечают и аплодируют... а она думает: вот я! Как я возвышаюсь над своим мужем, какая я тонкая натура!.. Но я так не хочу! Не хочу! Не хочу... А все-таки чего же я тогда хочу?..

Я опускаю монетки и беру трубку... вот сейчас я все ему расскажу, все разделю с ним: то кафе днем, и противотуберкулезные таблетки, и статью Мизова, и одну-единственную снежинку, и небо, и землю, и утреннее зеркало — все!.. И он, Лазар, утешит меня... потому что он все понимает...

Вот сейчас... Мое мгновенное напряжение.. Я услышу его голос... Я так по нему скучаю... Мой Лазар!..

Я выкрикиваю одно «алло!»... Не могу узнать его голос... впрочем, это всегда, когда я звоню ему...

— Зарко!.. Лазаре!..

— Кто это? — спрашивает он на другом конце провода... Голос у него такой будничный и недовольный... Может быть, он уже спал, а я подняла его с постели...

— Извини, Лазарчо...

— Это ты? — теперь интонации как будто живее... Но зачем эти фокусы, как будто из пьесы Пинтера «День рождения» — «Пити, это ты?»... Он правда не узнает мой голос?.. Кто может быть, кроме меня?.. Зачем он мне устраивает этот театр абсурда?..

Плохо слышно... Мне приходится кричать, и от этого совсем портится все, что я хочу сказать... Я еще успеваю огор

читься из-за того, что весь придуманный заранее разговор пропадает...

О, какая же я глупая и карикатурная!.. А он?.. Наверное, он не один сейчас, или вернулся от какой-нибудь женщины; и какими смешными и надоедливыми ему кажутся эти мои выкрикивания... Я уже немного раздражена...

Он спрашивает обязательное «как ты себя чувствуешь?»... Но я не чувствую никакой настоящей заботливости в его голосе... Просто так спрашивает, как будто это тягостная обязанность... Я не отвечаю, потому что одна мысль меня обжигает и еще больше раздражает... Погода дождливая, дети у Софи, а непромокаемые пальтишки с капюшонами остались дома...

— Лазар, ты отнес пальтишки детям?! — я кричу страшно, и даже сама расслышала, как будто со стороны, этот свой теперешний раздраженный голос...

Бедный Лазар! Он даже не догадывается обмануть меня: говорит, что еще не отнес, что утром отнесет... Но и он уже злится...

А я совсем уже бешеная... Чужой человек он, чужой!.. Дети — единственное, что у меня есть в жизни... они в опасности... они простудятся...

— Сейчас же отнеси! Немедленно! Слышишь?!..

— Завтра вечером отнесу, я работаю...

Я кричу, как бешеная, какие-то несвязные слова; не слышу себя... Вдруг на меня нападает кашель... Я не хочу, чтобы он слышал; он расстроится, он будет брезговать мной... Я прихожу в себя — и почти инстинктивно отвожу трубку в сторону... Выплевываю бурые крошки в носовой платок... А он кричит; спрашивает, где я, почему я не отвечаю, что со мной случилось... Я наконец все расслышала и удивляюсь: — ведь это человек, который открыто тревожится обо мне... как сильно кричит... А я замолчала от изумления... Я совсем прихожу в себя... Я жалею его... И очень его люблю!..