Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

— Господин мой! — уверял вернувшийся разведчик. — Я видел войско османов, видел их оружие. Наше оружие сильнее, а людей у нас больше, по крайней мере, в три раза!

Эти сведения очень ободрили Лазара.

Помню, он призвал меня к себе и говорил со мной. Он показался мне нервным, неспокойным, то и дело дергал длинный ус чуть подрагивающими пальцами.

— После моей победы все ваши будут казнены! — пообещал он. — Кроме тебя!

Когда Лазар говорил, трудно было понять, издевается он над собеседником или говорит всерьез. Такая манера свойственна многим пьяницам и преступникам. Я промолчал в ответ на его слова.

— Боишься? — спросил он.

— Да, боюсь,— спокойно ответил я. — Но если будешь казнить Эвреноза Гази и его спутников, казни и меня!

— Эх, парень,— он потрепал меня по плечу,— молодец ты! Не храбрец, а молодец! — повторил он. Должно быть, ему самому эта фраза казалась очень удачной.

Я молчал. Лазар нервно ходил по комнате.

— А трепану я ваших! Трепану! — он остановился против меня.

Мне стоило больших усилий сдержать улыбку. Этот пьяница собрался «трепануть» наших полководцев. «Трепануть» моего брата Хасана. Интересная идея!

— Не веришь? — спросил Лазар.

Я ничего не ответил.

— Не веришь, знаю! — он вдруг сел на покрытую ковром скамью, обхватил голову руками и глухо заговорил. — Горе мое! Вот так, разбудишь льва, раздразнишь тигра, на змею наступишь, хвост ей отдавишь,— он рассмеялся нервным смешком, — Камнем волка шибанешь. Ну и все! Отдувайся после, как знаешь!

— Еще есть время,— сказал я мягко. — Еще можно исполнить свои обещания и соблюсти договоры!

— Какая мне польза от позднего раскаяния! — он махнул рукой. — Мне одно осталось — биться не на жизнь, а на смерть! А ты ступай, Чамил, ступай!

Я вышел.

Вскоре Лазар отдал приказ не выпускать меня из дворца. Но внутри я мог ходить свободно. Опасался ли я за свою жизнь? Пожалуй, нет. Я заметил, что, когда смерть угрожает не тебе одному, а многим людям, с которыми ты связан, эту угрозу как-то легче переносить. Я много думал о Панайотисе . Мне казалось, что то, что мне сейчас угрожает гибель, сближает меня с моим другом, терпящим пожизненное заключение.

Обо всех событиях и подробностях битвы рассказал мне Хасан. Рассказ его я записал и сейчас передам. Но начну со своих впечатлений.

Я видел из окна своей комнаты, как Лазар, его зятья, многочисленные родственники его жены, его приближенные рыцари выезжали из дворцовых ворот. Они представляли собой довольно внушительное зрелище. Следом выбежала супруга Лазара, Милица, она подбежала к его коню, покрывало на ее волосах развевал ветер. Лазар наклонился к ней с коня. Позднее я узнал, что она просила мужа оставить при ней кого- либо из ее многочисленных братьев и племянников. Я видел, как Лазар подозвал их взмахом руки. Они подскакали, окружили его. Он что-то говорил им, предлагал любому из них остаться. Но все отказались. Опечаленная царица ушла во дворец, она плакала, утирая слезы покрывалом. Любопытно, что сын Лазара, Стефан, не участвовал в битве. Он был в плохих отношениях с отцом, жил в отдаленной крепости и не бывал при дворе.

Между тем войска Мурада перешли Малую Мораву. Развевались алые знамена, гремели боевые барабаны. Ехали прославленные полководцы: Али паша, за ним — мой брат Хасан Гази, следом — Челеби султан Баязид, старший сын и наследник султана Мурада. За Баязидом — субаши Эйне бей, Якуб Челеби, Саруджа паша. Замыкающим был сам султан Мурад.

Остановились в местности, которую мы теперь называем Гюмюш Хиссар. Это ровная местность, без оврагов и скал. Разбили шатры. Местность Гюмюш Хассар напоминала бурное море, а шатры — парусные суда среди разбушевавшихся волн. Воины в доспехах сновали, словно стаи железных рыб.

С несколькими верными приближенными, в числе которых был и мой брат, султан отъехал довольно далеко. С холма он разглядел войско Лазара. Несмотря на то, что многие союзники не поддержали его, Лазару удалось собрать весьма значительное войско.

Султан Мурад долго вглядывался в движущуюся массу людей, затем тихо произнес:

— О, Аллах! Во имя деяний посланца божия Мохаммеда пошли милость правоверным! Не дай мне стать виновником их гибели!

Затем состоялся военный совет. Сначала Мурад обратился к своему сыну Баязиду:

— Что ты предлагаешь, милый мой? Этот гяур собрал огромное войско. Такого я и не предполагал! Может быть, мне защитить наших пехотинцев рядами верблюдов?

— Прежде мы этого не делали,— ответил Баязид, — Пусть у неверных огромное войско, но с нами божья милость и благословение Аллаха! Прежде мы побеждали, одолеем врага и теперь. А если погибнем, то погибнем мучениками за правую веру!

Мурад похвалил Баязида, затем обратился с тем же вопросом о верблюдах к Али паше.

— Грех прикрывать себя, когда ведешь священную войну — газават,— заговорил Али паша. — В битве за веру следует уповать на одного лишь Аллаха! Он не допустит победы неверных!

Мурад кивнул и спросил о верблюдах моего брата Хасана.

— С одной стороны, это хорошо,— сказал Хасан,— верблюды были бы надежным прикрытием нашим пехотинцам, истоптали бы коней противника. Но, с другой стороны, всем известно, что верблюды очень пугливы. Если они испугаются шума, поднятого наступающими войсками, то повернут назад, начнут топтать наших воинов. Вот почему я считаю, что следует отказаться от плана с верблюдами. Вспомните, что случилось с Искандером Двурогим, Македонским царем и полководцем, когда он бился с индийским правителем Фурихиндом. Тот поставил впереди своего войска боевых слонов. Искандер приказал напугать слонов, они повернули назад и истоптали воинов Фурихинда.

— Это разумные доводы,— заметил султан. — Что же ты предлагаешь?

— Впереди надо поставить пехотинцев, вооруженных луками и стрелами. За ними ударят воины с мечами и саблями.

Султан одобрил это предложение.

Выставили часовых, и лагерь притих.

Ночь выдалась темная, мрачная, сильный ветер нес тучи темной пыли.

В шатре султана оставались его сын Баязид, а из остальных полководцев — Али паша и мой брат Хасан.

Султан велел им ложиться. Брату не спалось, он лежал с открытыми глазами, слушал вой ветра, думал о своей жизни, о своей любви к Сельви. Вдруг ему начинало казаться, что он в этой жизни — всего лишь песчинка, гонимая темным ветром, и все — все равно — останется он в живых или погибнет! Все равно — будет ли он счастлив или проведет отмеренное ему время в тоске и горе! Все — все равно!

Брат разглядел в темноте, как Мурад поднялся, омылся, как положено, водой из кувшина, встал на колени, склонил голову на землю и принялся горячо молиться. Брат слышал, как он произносит вполголоса слова молитвы, а снаружи шумел темный ветер.