Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Ибрагим-бей кончил играть. Последний аккорд получился такой бравурный. Ибрагим-бей встал, закрыл крышку. Пианино вновь сделалось темным и тихим. Гости начали благодарить хозяина за прекрасную игру.

Сабире сидит рядом со мной, новый гость — у двери. Наверное, он захочет подойти ко мне. Неужели она не даст ему сделать это? Вот-вот меня охватит отчаяние. Только бы не расплакаться!

Ибрагим-бей отошел в угол гостиной. Я оглядываюсь. Там, в углу, на столике, граммофон. Ибрагим-бей наклоняется над ним. Раздается плавная танцевальная мелодия. Вот уже закружились несколько пар. Сабире оживленно разговаривает со мной. Впрочем, нет, это не назовешь разговором, потому что говорит только она одна. Пожалуй, слишком оживленно.

Тот самый военный, которого она недавно отвлекла от меня, вновь подходит. Я закружилась в странном вихре своих чувств; не слышу, просто угадываю его слова. Можно ли меня пригласить на танец?

— Нет, благодарю вас!

Свой голос ощутила каким-то чужим, очень звонким, громким.

Сердце стучит. Отказываю еще кому-то.

Неужели он не подойдет? Но если он пригласит меня? Как смешно, я ведь не умею танцевать. Я никогда не училась, никто не учил меня. Но я не могу не согласиться? Что же делать? Чудачка! Он может и не подойти. Нет, эта прозаическая недоверчивость здесь неуместна. Я знаю, знаю, он подойдет. Сейчас!..

Он подошел! По-французски, очень вежливо, пригласил меня. Я держалась даже немного скованно. Боялась, как бы Сабире не заметила, что я... что я уже люблю его!.. Ведь она такая опытная, все замечает.

Но все получилось как нельзя лучше. Я видела, он идет ко мне. И тут как раз к моей Сабире приблизился не кто иной, как ее собственный супруг — Ибрагим-бей. Он озабоченно сделал ей знак. Она поднялась, подошла к нему, и оба вышли из гостиной. Немного странно — мне показалось, они ждали этого припозднившегося гостя, а теперь будто и не обращают на него внимания. Или все это — мои натянутые нервы?

Танец. Его рука легла на мою талию. Я ощутила такое нежное тепло, так мучительно мне сделалось от этой нежности. Захотелось прижаться к его груди, по-детски обхватить руками его шею; шепотом, сбивчиво признаваться: «Это ты... Ты! Наконец-то! Я так ждала тебя!» Но, разумеется, ничего подобного я делать не стала. Наоборот, я словно окаменела, застыла, движения и жесты были чрезмерно сдержанными. Я опасалась малейшей порывистости, боялась выдать себя, неосторожно раскрыть свои чувства.

Музыка помогала мне правильно двигаться. Моя согнутая в локте рука касалась его плеча. Меня пьянил его запах — прохладный аромат какого-то мужского лосьона или одеколона смешивался с этим нежным теплом, нет, даже каким-то нежным жаром, исходившим от его лица и шеи.

Я не поднимала глаз, не могла поднять. Но мне казалось, я чувствую его взгляд. Мы не сказали друг другу ни слова.

Танец кончился. Он вежливо проводил меня к дивану, где я до того сидела. Сабире уже заняла место рядом со мной.

Он отошел. У меня кружилась голова. Я потеряла его из вида. Что он мог подумать обо мне? Молчаливая, скованная. Он мог счесть меня дикаркой. Но он обратился ко мне по- французски. Значит, я похожа на женщину, которая говорит по-французски, знает иностранные языки. А может быть, он просто осведомлен о том, что я говорю по-французски? Ведь это он следил за мной. Наверное, он.

Вон он. О чем-то беседует с Ибрагим-беем. Тот улыбается, как-то ободряюще. А он стоит спиной ко мне. Как бы я хотела увидеть выражение его лица!

Он садится на прежнее место, на стул, у двери. Ибрагим- бей снова заводит граммофон. Меня приглашает тот офицер, что явно хотел познакомиться со мной. Я отказываю. Но тотчас мне приходит в голову, что, если я буду так себя вести, остальные легко заметят мое отношение к незнакомцу. Все, буду звать его «Незнакомцем».

Он идет ко мне. Кажется, я сейчас потеряю сознание. Он приглашает Сабире. В первое мгновение я чувствую, как веки набухают слезами детской обиды. Но уже спустя мгновение мне становится ясно: это он нарочно, чтобы никто не заметил, что он здесь из-за меня! Может быть, он даже уговорил Сабире и ее мужа привезти меня сегодня. Передо мной мужчина. Боже, Фасих-бей! Но я уже встала и положила руку ему на плечо.

Конечно, надо было дождаться, чтобы меня пригласил кто-нибудь другой. Думаю, ждать пришлось бы недолго. Какая глупость, какой опрометчивый поступок — танцевать с Фасих-беем. Вот он уже заговорил со мной. Не могу заставить себя вслушаться в его слова. Что подумает обо мне Незнакомец? Зачем этот противный Фасих-бей улыбается так пошло? Незнакомец может подумать, будто меня и Фасих-бея связывают какие-то близкие отношения! Я готова оттолкнуть Фасих-бея, бежать от него. Едва касаюсь его плеча кончиками пальцев, вся напряглась, вытянулась, как струна — лишь бы он не касался моей талии. Надо потерпеть, совсем немного. Что за бесконечный танец!

— Успокойтесь, Наджие-ханым, — голос Фасих-бея доносится словно бы издалека.

— Я спокойна, — откликаюсь с каменным лицом.

— Бедная девочка, вам нужно расслабиться,— звучат вкрадчивые слова.

Мне неприятна такая фамильярность. Кажется, я не подавала повода к такому обращению со мной. Очень хочется прямо высказать ему это. Но нет, не стану уподобляться ему и говорить оскорбительные слова. Не стану!

На самом деле я ужасно напряжена. Каких усилий мне стоит это мое спокойное, но не враждебное; нет, не враждебное выражение лица. Очень хочется пить.

Наконец-то кончился этот мучительный танец.

— Вас проводить? — спрашивает с какой-то иронией Фасих-бей.

— Благодарю. — Я иду рядом с ним, не касаясь его руки.

В конце концов, неужели это может его обидеть? Но почему все это так беспокоит меня? Боюсь Джемиля и отца? Боюсь, что они узнают об этом моем свободном вечере? Да, боюсь. Но боюсь потому, что они могут помешать моей любви.

Сижу на диване. Кругом все возбуждены и веселы. Незнакомец подводит Сабире. Со мной — ни слова. Сабире присаживается рядом.

— Очень хочется пить,— шепчу ей на ухо,— только не вина,— воды.

— Ребенок! — улыбается Сабире.

Она выходит и вскоре возвращается со стаканом.

— Пей осторожно, Наджие, вода холодная, а танцы горячат.

Ну уж, танец с Фасих-беем не разгорячит меня. Сабире сама пошла за водой. Значит, слуг здесь нет.

Еще два танца. Что за радость — меня пригласил Ибрагим- бей. Замечаю, что стала относиться к нему, как к брату, испытываю чувство благодарности. Мы обмениваемся во время танца короткими фразами.

— Вы прекрасно играете, Ибрагим-бей, — это говорю я.

— Здесь находится человек, который играет гораздо лучше,— Ибрагим-бей улыбается.

У меня такое чувство, будто я и вправду ребенок, маленькая девочка, которой делают подарки, радуют ее сюрпризами добрые взрослые. Я по-детски уверена, что этот человек — мой Незнакомец, но я почтительно спрашиваю: