Фаина Гримберг - Судьба турчанки, или времена империи (триптих): Призрак музыканта, Врач-армянин, Я целую тебя в губы

Я услышала этот громкий звук выстрела и почувствовала острую боль и внезапное онемение всего тела.

..................................................

Только через два дня Сабри, бывший слуга М., все же сумел выследить; правда, не меня, а М. Осторожно расспрашивая, он понял, что М. в Шишли. Сабри узнал, что квартира нанята мной. Человек, звонивший в дверь, был Джемиль.

Он поехал к моим родителям и все рассказал им. Он уговаривал отца и мать приехать в Шишли. Я представляю себе, как мучительно им было слышать все это. Вместе с Джемилем и домовладельцем они поднялись к двери. Домовладелец

подтвердил, что квартира нанята мной. На звонки в дверь никто не отозвался. Взволнованная мама начала громко звать меня.

— Наджие, доченька, открой! Это я! — мама заплакала; она почувствовала, что случилось что-то страшное.

О том, что пережили мои родители, увидев меня на полу, залитую кровью, у ног мертвеца, вытянувшегося на постели; я даже не могу говорить. Им было безразлично все — моя репутация, претензии Джемиля, дела отца... Лишь бы я осталась жива!

Я стреляла впервые в жизни. Выстрел пришелся не в сердце — в плечо. Я плохо прицелилась.

Разумеется, развод был легким для Джемиля. Отец не предъявил к нему никаких претензий. Наоборот — претензии предъявил Джемиль, он потребовал у отца большую сумму денег и еще какие-то требования были у него, связанные с их общими денежными делами. Отец безропотно согласился на все.

После развода Джемиль перевез к себе свою жену Матлюбе и маленькую Кадрие. Я была рада за них, когда узнала об этом. Я не хочу отягощать свою душу ненавистью. С меня довольно и этого мучительного чувства вины; я виновата перед мамой, я доставила ей столько горя; я виновата перед М., я должна была остановить его... Я виновата...

Но Джемилю показалось, что моя репутация недостаточно погублена. С его легкой руки против меня было возбуждено судебное преследование. Меня обвиняли в убийстве и в укрывательстве государственного преступника. Выяснилось, что М. входил в армянскую подпольную организацию, все-таки; прежде я не очень в это верила. М., бедняга...

Защищал меня один из лучших адвокатов Истанбула, его представил моему отцу Ибрагим-бей, это был его бывший однокашник по Галатасарайскому лицею.

Благодаря ходатайству этого человека меня не посадили в тюрьму, ограничились домашним арестом до суда.

Итак, меня обвиняли в том, что я прятала государственного преступника; а также в том, что я убила его, совершила убийство.

Это был громкий процесс. Речь защитника несколько раз прерывалась аплодисментами в зале. Он нарисовал яркую картину — я, интеллигентная молодая женщина, замужем за человеком мрачным и необразованным, томлюсь и наконец решаю нанять квартиру, где могла бы спокойно читать, думать; внезапный звонок в дверь, я открываю и вижу человека с пистолетом; М. узнал у домовладельца, что квартиру нанимает одинокая молодая женщина, и хотел принудить меня спрятать его; испуганная, я согласилась; но, осознав, что для него все равно все кончено, М. убил себя; потрясенная самоубийством, боясь обвинений, я попыталась также покончить с собой. Отец заплатил домовладельцу, и тот скрыл от суда, что первоначально квартиру нанимал Ибрагим-бей. Сабри и Джемиль свидетельствовали против меня. Но свидетелями защиты выступили Элени, повар Мехмед, его жена Гюльтер. Они показали под присягой, что Джемиль следил за мной, всячески хотел очернить меня, чтобы облегчить себе развод. Адвокат заметил суду, что, возможно, Джемиль женился на мне по расчету; что Джемиль скрыл от меня и от моих родителей свой первый брак. Это повлияло на решение суда. Но Джемилю это особенно не повредило. Он уже прочно стоял на ногах и этот судебный процесс не поколебал его уже установившуюся репутацию в финансовом мире.

Я была оправдана.

И вот я снова в доме родителей; в той самой комнате, где я, девочка-подросток, упивалась книгами. Пишу, перелистываю страницы дневника.

Вскоре после суда — неожиданный визит Ибрагим-бея. Он приехал один, без Сабире. Сначала говорил с мамой. Отец еще не вернулся из конторы, я ушла на прогулку. Когда я вошла в комнату мамы, еще не сняв чаршаф, я застала ее оживленно и чуть смущенно беседующей с гостем.

— Наджие, милая, — мама искательно поглядела на меня. — Мы ждем тебя. Ибрагим эфенди...

Я поздоровалась с Ибрагим-беем.

— Я хочу поблагодарить вас за все, что вы сделали для меня, — тихо сказала я.

Мама вышла, предупредив, что велит служанке приготовить кофе.

Я села. Но Ибрагим-бей стоял.

— Наджие-ханым, — он говорил с почтительностью, несколько даже удивившей меня, с какой-то чуть преувеличенной почтительностью, — Наджие-ханым, вы знаете, что я виноват перед вами. Я виновен и я не искупил свою вину в

полной мере. Мне стыдно, когда вы благодарите меня, — голос его оживился и немного задрожал. — Но есть и другое. Когда я увидел вас... Меня пугала ваша непосредственность, я побаивался вашего своеобразия Долг перед моим ребенком удерживал меня. Но теперь я понял, мы с Сабире должны расстаться. Дочь останется с матерью, но я буду заботиться о своем ребенке... Наджие-ханым! После развода с Сабире... Я прошу вашей руки! Ваша мать согласна.

Он резко наклонил голову.

Я подумала о тонких изящных чертах его лица. Если бы я любила его, если бы могла любить...

— Нет, Ибрагим эфенди,— мягко сказала я, — Вы не должны оставлять Сабире. Она не такая дурная женщина, она любит вас. Без вас она не сможет воспитать дочь. У вас будут еще дети. Простите ее. Для всех нас происшедшее будет хорошим уроком. И пусть никто не знает о вашем предложении.

— Сабире знает, я сказал ей,— тихо произнес он.

— Скажите ей, что я не согласилась, и помиритесь с ней, прошу вас!

Когда мама вернулась и узнала от меня, что гость уже ушел, она посмотрела на меня грустно и немного испуганно. Я обняла ее, как в детстве, и положила голову ей на грудь.

Когда же закончится эта война, охватившая весь мир? Никто не победит. Никто никогда не побеждает. Я хочу быть вместе с побежденными...

Наверное, когда-нибудь я встречу какого-нибудь человека, похожего на М. Внешне. Может быть, не совсем похожего, а только глаза или подбородок, или брови... Я пойду за ним...

Иногда ночью я просыпаюсь. Мне так ясно представляется М., как он сидит, скрестив ноги на покрывале, зашивает мою перчатку и напевает турецкие народные песни — амане...

Но я уже не могу плакать. Я молча лежу с открытыми глазами и тяжко бьющимся сердцем.

София Григорова-Алиева — современная болгарская писательница; одна из тех, кто стремится возродить болгарскую литературу, снова сделать ее полноценной европейской литературой.