Олег Слободчиков - Первопроходцы

— Еще смолоду знал я промышленного, Пантелея Пенду, — однажды вспомнил Федот. — Как-то встретились на Колыме, и старик говорил, что нашел Тес в самом его начале или в конце. Будто это прямая дорога от Чердыни до Байкала. Может быть, и дальше, но идти через мунгал он не решился.

— Мудрый был человек! — со вздохом перекрестил грудь вологжанин. — Царствие Небесное!

— Почему же Небесное, — усмехнулся Федот, обводя пристальным взглядом замерших слушателей.

— В Жиганах говорили, погиб!

Попутчики были осведомлены о делах Колымы больше, чем предполагал Федот.

— Говорили послухи, не видальцы! — с той же загадочной улыбкой поправил спутника.

— А коч был твой? — впившись в него взглядом, чуть слышно спросил вологжанин.

— Мой! — согласился Федот, скрытно посмеиваясь одними глазами. — Да только Пантелея Демидыча и тех, кто с ним были, мертвыми я не видел.

Глядя на него, спутники настороженно молчали, и Федот, прекращая туманный разговор, велел спустить парус, сесть за весла, выгребать к берегу. Ветер сносил их к полуночным льдам и туманам. За Святым Носом путь к восходу был забит льдом. К этому времени закончились дрова, в тесной жилухе, куда могли вместиться для сна и отдыха только четверо, было сыро и холодно, ковш уже скреб по днищам березовых бочек с остатками воды, но никто не роптал, соглашаясь с кормщиком, что пока дается, надо идти, а голод и жажду можно потерпеть Бог миловал: одним ветром и открывшимися разводьями Попов привел судно к знакомой губе, в которую впадала река со множеством галечниковых кос. Небо затянуло тучами, по всем приметам ожидалась буря. В губе в защищенном от ветров месте коч встал на якорь и его накрыл густой июльский снегопад. Он ничуть не опечалил мореходов. Они запасались пресной водой, ловили рыбу, стреляли уток и гусей, которых было на диво много. Ватага отъедалась, отдыхала и благодарила Господа за милости. Всего провианта, которым запаслись, могло хватить недели на две, но Федот требовал больше и больше, будто собирался безостановочно плыть до самой осени. Спутники безропотно подчинялись ему, хотя стало трудно пробираться с кормы на нос судна.

Через две недели задул попутный ветер. Дождавшись, когда появятся широкие разводья, передовщик взял курс на восход. Два дня коч весело бежал под парусом, на третий солнце скрылось за тучами, хмурое небо прильнуло к морщившейся воде, ветер сделался порывистым, начал раскачивать волны, но Федот не принимал никаких мер к тому, чтобы укрыться от непогоды. Несмотря на беспрестанные молитвы его людей, очередная буря все-таки застала их в открытом море. С бесноватой одержимостью в глазах кормщик велел спустить парус, держаться на волнах веслами и отталкивать льдины шестами. Голос его становился все резче и громче. Он весело поглядывал по сторонам, смахивал с лица соленые брызги, иногда начинал петь и громко разговаривать с кем-то, видимым ему одному. Спутники, доверчиво смотрели на него, распевали молитвы, временами умолкали, прислушивались к голосу Федота и удивленно переглядывались. Кормщик не молился, а пел новгородские былины о буйном удальце и все чему-то посмеивался. Буря стала стихать на третий день. То поднимая на гребнях волн, то со скрипом и скрежетом опуская между ними, коч несло к востоку. Федот приказал поднять парус, оставил при себе двух помощников, остальным разрешил отдыхать. Потом отпустил и подручных.

Когда они проснулись, чувствуя себя отдохнувшими, судно почти не качало, под днищем журчала вода, парус был вздут. За бортами по всем сторонам не было ни суши, ни льдов. Низко над горизонтом висел огромный тускло-красный круг солнца. Передовщик все так же стоял у руля и улыбался. Вологжанин смущенно предложил сменить его. Федот равнодушно согласился, положил перед ним маточку, указал, куда вести судно, завернулся в одеяло и лег у ног сменщика. Спал он долго. Все шестеро спутников бодрствовали и беспрестанно молились. По правому борту показалась земля, это был не прежний пологий тундровый берег, а неприветливые черные скалы. Вологжанин попытался подойти к ним, но парус заполоскал, ему пришлось выровнять судно на прежнем курсе. Будить передовщика спутники не стали, и он беззаботно проспал почти сутки. Когда Федот поднял голову, сел и посмотрел за правый борт, на далекие скалы, все с облегчением вздохнули. Ветер опять был порывист и срывал брызги с волн. Попов сонно рассмеялся, повертел головой по сторонам, окинул взглядом небо.

— Похоже, скоро опять дунет во всю мощь, надо править к берегу! — Потянулся и встал.

— Я пробовал! — жалобно оправдался вологжанин, сжимая румпель окостеневшими пальцами. — Полощет! — кивнул на кожаный парус и указал рукой на тупой нос судна.

— Держи пока так! — беззаботно приказал кормщик. — А я поем. Есть хочется, будто гнус кишки погрыз!

Дожевывая юколу, он вернулся на корму, отстранил вологжанина от руля.

— Приспускай парус! — приказал. — Готовьтесь идти на веслах. Будем выгребать скулой к волне.

— Куда? — настороженно спросил кто-то из гребцов.

— Куда Бог выведет! Хватит гоняться за богатством! — воскликнул, задрав бороду к низкому небу, и распахнул руки, будто хотел обнять какую-то невидимую силу. — Надо слушать Господа, чего Он от нас хочет! Так ведь, братья? — обвел попутчиков глазами, светившимися силой и решимостью.

— Так! — согласились они и разошлись по местам.

Вести четырехсаженный коч своей силой в шесть пар рук было делом многотрудным. Гребцы запели, призывая в помощь Николу Угодника, обессиленные, выгребли к какому-то заливу и в нем укрылись. Вскоре засвистел ветер, началась буря страшней прежней. Ватажные радовались, благодарили Бога и Николу за помощь явную. Федот внимательно осмотрел берега бухты, велел спустить на воду лодку. Молодой непрестанно чему-то улыбавшийся устюжанин указал глазами на благодарственно молившихся. Попов опять рассмеялся и отмахнулся, как от пустого занятия, удивляя спутников:

— Иначе и быть не могло!

На пару с мезенцем он сел в лодку, выгреб к устью ручья, пригоршней попробовал воду на вкус.

— Сладкая! — крякнул от удовольствия и стал наполнять бочку. Он и на коч вернулся будто с присохшим к глазам беззаботным прищуром, весело объявил:

— Прошли мы мимо Колымы, братцы! Я здесь бывал, помню. — Непонятно чему хохотнув, добавил: — И мимо большого залива пронесло. Мыс там долгий — течения и ветры дурные. Ох, и помучались в прошлый раз, а теперь без сучка без задоринки. Бьюсь об заклад, после бури задует западник.

Шестеро спутников смотрели на него удивленно и настороженно, даже молодой устюжанин, поблескивая синими камушками доверчивых глаз, на этот раз не улыбался.

— Почему? — ласково и вкрадчиво спросил вологжанин, дернув кадыком на истончавшей шее. — Есть к тому приметы?