Олег Слободчиков - Первопроходцы

— Убит! — Дежнев со вздохом наложил крест на грудь.

Он не видел Селиверстова больше десяти лет, а до того встречались редко, но трубный, раскатистый голос запомнился ему со времен осады Ленского острога, когда Юша привел на подмогу осажденным промышленных людей. У Селиверстова же остались в памяти открытое лицо казака и светло-голубые глаза, светящиеся щенячьей верой в счастье. От прежнего новика с половинным жалованьем остались разве они, да и те были подернуты хмарью усталости. Скулы стянуло вечное бесхлебье, изуродованный шрамами лоб закрыт подрезанной челкой, свисающей на глаза, к тому же казак хромал, одна рука сохла и висла. «И дал же Бог добыть без малого триста пудов рыбьего зуба» — с завистью разглядывал его Юша.

— Прошлое лето не промышляли! — доверительно рассказывал Дежнев, искоса глядя на гостя сквозь пряди нависших волос. — Делали коломенку. И время было непутевым: то дождь, то снег…

— Могли бы зимой, через горы, отправить хотя бы государеву десятину, — вкрадчиво пожурил Селиверстов и, приметив перемену в лице Дежнева, сообщил: — Я привез наказную память воеводы, чтобы на Анадыре быть приказным Мишке Стадухину, а Мотору выслать в Якутский на сыск. Васька Власьев за самовольство уже наказан. — Поводив по сторонам глазами, громче спросил притихших людей: — Сколько отложили в казну?

— Три пудика! — вместо Дежнева ответил Никита Семенов, хмуро наблюдавший за гостем.

На Лене, Яне и Колыме ему не раз приходилось сталкиваться с напористым целовальником. До драк не доходило, и оттого на душе казака была досада. Давнее озлобление не унялось и при новой встрече. За сказанным об обвинении Власьева и Моторы должны были последовать другие дурные вести.

— Убытки казне! — посетовал Селиверстов. — Двадцать пять пудиков утаили, — с пониманием ухмыльнулся и предъявил казакам наказную память воеводы.

В красном углу, под образами, плечом к плечу сидели Никита Семенов и Семен Дежнев. Справа от Никиты — беглые казаки: Федот Ветошка, Василий Бугор, Евсей Павлов, Павел Кокоулин, Артемий Солдат, Дмитрий Васильев, Лютко Яковлев, на стороне Дежнева — торговые и промышленные люди: Фома Пермяк, Анисим Костромин. Остальные в другой избе привечали прибывших.

— Надо бы за Казанцем сходить, он горазд читать! — Дежнев схватился было за шапку. — Или ты, Пашка, прочтешь? — спросил Кокоулина.

— Казанец лучше! — отговорился беглый казак. Поднялся, горбясь, как рассерженный кот, покрылся шапкой, вышел и вернулся с Иваном.

Тот окинул сидевших подслеповатым взглядом, еще раз кивнул Селиверстову, взял грамоту, подошел к оконцу, стал читать медленно, вдумчиво, раз и другой перечитывая непонятное. В избе было тихо. Казаки с замершими лицами и тусклыми глазами о чем-то напряженно думали, Юша ерзал на лавке. При общем молчании Казанец свернул свиток и вернул Селиверстову. Семен Дежнев рассеянно пожал плечами, улыбнулся и первым нарушил недоуменное молчание:

— А я думал, перемену мне прислали! Устал… Пятый год здесь. Из Ленского ушел — тому тринадцатый!

— Я и пришел на перемену! — приглушенно рокотнул Селиверстов.

— Не понял! — фыркнул Федька Ветошка. — Мотора убит, Стадухина нет, тебя послали морем на реки, о которых мы слышали от коряков, — окинул озадаченным взглядом Ивана Казанца и беглых казаков, бывших в стадухинском походе.

— Ты Стадухину на перемену или что? — испытующе зыркнул на Селиверстова из-под бровей Пашка Кокоулин.

— У тебя наказ плыть морем, брать кость, прибирать новые земли! — хриплым подрагивавшим голосом пояснил Никита Семенов и сердито рассмеялся. — На Анадыре кого надо мы уже подвели под государеву руку.

Селиверстов вперился в него леденящим взглядом, будто тот сказал что-то непотребное. Смотрел долго и пронзительно. Никита отвечал таким же, пока Юша не перевел глаза в сторону.

— А то, что до прошлого года не могли никого послать на Колыму, нашей вины нет, — стараясь сгладить неловкость встречи, стал обстоятельно объяснять Дежнев. — Из девяти десятков ходивших в обход Великого Камня спаслось всего ничего, нынче остались — я да здесь двое. Один ушел с Мишкой… Этим летом мы собирались вернуться, делали кочи, — стал оправдываться. — А через горы на Колыму везти кости ни сил, ни кормов нет. Данилку и Аниську с ходынцами отправили подъемом Мартемьянова. Под них аманатов держим… И ходили-то на коргу один только раз.

— Много там кости? — вкрадчиво спросил Селиверстов.

— Всем хватит! — простодушно ответил Дежнев, а Никита Семенов засопел, раздраженно щурясь.

Юша стал дотошно выспрашивать, какая из себя корга. Ответы слушал внимательно и все качал головой, будто в чем-то сомневался. Вскинул глаза на Василия Бугра, перевел на Ивана Казанца, затем на Евсея Павлова, бывших с ним и со Стадухиным в последнем морском походе. На Ветошку глядеть не пожелал.

— Не та ли, на которой мы кость брали?

Ветошка раздраженно проворчал:

— Все они одна на другую похожи!

— За семь ден сюда не доплыть! — не с добром скривился Никита. — Что напраслину-то мелешь?

Селиверстов не удостоил его взгляда и ожидая ответа от бывших спутников, небрежно обронил, глядя на Казанца:

— При том ветре, что был, не спуская парус, больше тысячи верст могли пройти!

Бугор с остекленевшими глазами и удивленным лицом долго соображал, что ответить. Потом пожал плечами, прокашлявшись, кратко просипел:

— Коряки говорили: Нанандара далеко, а близко больших рек нет!

— Там были скалы у воды, за ними каменистая тундра, не так, как здесь, — наконец ответил Казанец. — И устья реки не могли не заметить.

— О чем говорите? — возмутился Дежнев, резким движением смахивая волосы с загоревшихся глаз. Они сверкнули пристально и напористо. — Если про ту коргу, с которой нас чукчи выбили, так прежде нее был каменный мыс, выперший в море, против него остров с зубатыми людьми. За мысом суша пошла на закат, и крепость там, на скале, из камня и китовых костей…

— Мы этих крепостей не меньше вашего видели! — не глядя на него, приглушенно пророкотал Селиверстов. В голосе Казанца он уловил неуверенность, отметил про себя, что в ватажке есть распри. Якобы примиряясь, терпеливо и снисходительно, как детям, стал объяснять: — Ну кто вы? Семейке Дежневу и Федоту Попову дал отпускную грамоту Вторка Гаврилов, который сидел на приказе без права, потому что Зырян погиб. Да и нет ее у вас, сами сказали, у Попова осталась. На Колыме говорят, Семейка Дежнев пять лет скрывается от служб, государев ясак не берет, народов под высокую руку не подводит. Власьев послал Мотору — его убили! Ты служишь по его отпускной, — усмехнувшись, кивнул Дежневу. — Мишка Стадухин ушел на Пенжину… — Выдержав долгую паузу, объявил: — Значит, мне должно править по его наказной памяти!