Олег Слободчиков - Первопроходцы

Случилось, что беглые казаки со Стадухиным явились на Индигирку в трудные времена. В отсутствие приказного Андрея Горелого юкагиры напали на Нижнее зимовье, убили казаков Сидора Филиппова и Пятелку Балдина, пограбили казну, забрали из аманатов своих детей, а бывших поблизости от зимовья промышленных избили. Чукичев с Левонтьевым ждали осады, Андрей Горелый собирал по реке промышленных и служилых, чтобы дать отпор.

В жарко натопленной избе индигирские служилые с радостью приняли гостей. Рассказывая о бедах, поили жирным отваром ухи, угощали вареной рыбой и мясом. Михей косился на якутенка, приглядываясь, не Тархов ли? Федька с Пашкой, узнав, что поблизости от зимовья стоит большой отряд ленских казаков, взмолились:

— Помогайте, братцы! Бог вас наградит!

— Поможем, конечно! — хмуро пообещал Стадухин, боясь поднять глаза на Бугра. — Вот ведь что бес удумал: только собрались промышлять… Кабалились в поход.

— Что на погроме возьмем — все ваше! — заверил Федор.

— Чем можем — поделимся, — поддакнул Пашка, разглаживая ладонью лысину. — А нападали алазейские князцы Манзура и Мымкок. Тайком построили крепость, теперь у них есть пищали, порох и свинец — у нас украли и научились стрелять. — И добавил ласково: — Мы с Горелым тебя вспоминали добром: как ушел — Нижний на Колыме беспрестанно осаждают, Алазейское зимовье два раза жгли.

Но Стадухину было не до воспоминаний, он пожаловался с горькой усмешкой:

— Андрейка везуч! К нему Бог милостив! Едва ушел из Якутского, явился Агапитов и по общей кабале на мне все доправил.

— Не сильно-то милостив. — Прикрывая бороду ладонью, Федька подкинул дров в пылавший очаг. — На Индигирку шел с промышленными двумя судами, за Носом попал в бурю, пришлось выброситься на берег, один коч разнесло в щепки, другой можно починить летом. Хорошо, у промышленных были нарты, собаки, лыжи. Дотащились до Нижнего зимовья… Едва Горелый ушел из Нижнего к нам — там случились осада, убийства.

— Разве что жив! — согласился Михей. — И то слава Богу! — И спросил, отстраняясь от забот: — Соболь-то есть?

— Меньше, чем на Колыме, — хмуро ответил Чукичев, — но есть, вылинял. Уже промышляют.

Посыльные вернулись к отряду, собрали казаков в круг, рассказали об алазейской и индигирской беде, о просьбе здешних служилых людей. Беглые уже подновили избенку и баню, сделали запас дров. Одни ругали Горелого, что попустил ясачным напасть, другие поносили приказного Власьева, который обязан был воевать и подводить бунтовщиков под новые присяги государю, а не пить брагу на Яне. Осталось невысказанным — зачем прельстились зимними индигирскими промыслами и не зимовали на Яне? Но, отказать в помощи терпящим бедствие беглецы не посмели.

Через день отряд двинулся к Среднему индигирскому зимовью, соединился с немногими людьми, приведенными Горелым, и пошел на юкагиров за шиверы. Воинское дело всем было в обычай. Бунтовщики действительно построили крепость. Едва отряд казаков и промышленных стал подходить к ней, его осыпали градом стрел, подкрепляя оборону выстрелами из пищалей. Стадухин увел людей за редкие деревья, велел сечь засеку на краю леса. Под ее прикрытием казаки и промышленные поставили тын в сорока шагах от юкагирской крепости, затем начали собирать такой же в двадцати шагах. Казаки злились из-за долгой осадной работы, рвались на приступ. Михей убеждал, что все окупится: поваленный лес пойдет на строительство коча, он берег порох, свинец и людей. И все же Матюшку Медного убили из пищали. Как только казаки выставили острожную стенку в двадцати шагах от крепости, идти на нее за щитами не пришлось: юкагирские тойоны вышли из укрытия. Горелый взял толмача Аребутку, отсиживавшегося в лесу и отъевшегося на индигирских кормах так, что переваливался с ноги на ногу, как пузырь. Вдвоем с ним пошел договариваться о мире. В крепости укрывалось до двухсот мужчин, женщин и детей. Как обычно после погрома, они дали двойной ясак и детей в аманаты. Мир был восстановлен. Отряду Стадухина достались несколько собольих половиков, душегрей, юкагирская крепость, срубленный лес и многие благодарности Горелого с Чукичевым. Андрейка грозил написать воеводе, как Власьев попивал брагу, когда на подчиненной ему реке лилась русская кровь. Но по лицам товарищей Михей видел: ни добыча, ни благодарности и угрозы Горелого никому не в радость. До Рождества две недели, с Рождества до Святого Крещения на всякое убийство запрет. Для промыслов оставалось меньше двух месяцев.

В пути с Яны на Индигирку среди беглых казаков случались раздоры и драки, но Стадухину удавалось удерживать мир. От зимнего невезения ссоры стали чаще и злей. Осерчав на придирки Артемки Солдата и Павла Кокоулина, обособились Иван Пинега и Никита Семенов, к ним примкнули недовольные Митька Васильев и Федот Ветошка. Вскоре после Евдокеи-свистуньи, когда была поделена добыча, они переругались со всеми и ушли в Среднее зимовье к Федору Чукичеву.

Оставшиеся со Стадухиным беглецы в начале марта заложили остов коча и стали распускать на доски срубленный зимой лес. В апреле по обнажившемуся льду реки Бугор с Казанцем ходили искать кокоулины [5] Березы с корнем, отходящим от ствола под прямым углом. В строительстве кочей использовались в качестве шпангоутов. и наткнулись на следы ватаги, незадолго прошедшей в ясачное зимовье. Неделей позже на стан вышли трое власьевских людей, посланных просить у Горелого и Чукичева толмача. От них Стадухин узнал, что весной власьевский коч раздавило льдами, а его ладейка осталась цела благодаря стараниям Юши Селиверстова. Власьев с охочими людьми и Дружинкой Чистяковым по мартовскому насту за четыре недели перешел на Индигирку и собирался идти дальше, на Колыму. Якорь и корабельные снасти его люди волокли нартами. На удачливых власьевские охочие не походили. Юшка Трофимов ругал приказного придурошным, сказал, что на волоке тот до смерти забил казаков Парфена Григорьева и Кузьму Ферапонтова.

— Не до смерти! — смущенно поправил спутник. — Но побил. А те пошли назад и замерзли.

Новости с Яны показались Стадухину хорошими, но его казаки ругались, что пошли на Индигирку в зиму, хвалили власьевских людей и с неприязнью поглядывали на недостроенный коч, вымещая на нем свои неудачи. Михей чувствовал недосказанное. Власьевские ушли в Среднее к Чукичеву, но вскоре вернулись с Иваном Пинегой и Никитой Семеновым.

— Мишка, отдай нам Аребутку! — стали требовать толмача.

— А хрена моржового? — вспылил Бугор. — Мишке до Аребутки дела нет, это мы его брали в Жиганах!

— И мы тоже! — заспорили отколовшиеся беглецы.

Опять назревал скандал. Стадухин не вмешивался, только призывал решить все миром. В большинстве своем беглые оставались на его стороне, они не отдали толмача, но некоторые приветливо встретили Семенова с Пинегой. Утром он понял почему. На рассвете ушли не только отколовшиеся ранее, но и обособившиеся красноярцы: Мишка Шадра, Пронька Трофимов, Тимоха Васильев, ссыльный Маклушка Семенов. А власьевский охочий Юшка Трофимов наперекор им, остался у Стадухина. Отряд поредел на семь человек.