Леонид Рахманов - Люди - народ интересный

Наверное, в те решающие судьбу Бори рождественские каникулы Николай Иванович счел болезнь несерьезной: кашель- пустяк, мальчик справится, пусть закаляется; а про свой ночной пот Боря дома ничего не сказал, об этом узнали позже…

Не знаю, кто прислал в наш дом санитарку, когда Боря умер. В ту осень я гостил у родителей, был поздний вечер, мы наспех оделись и побежали. Мы провели у Карловых почти всю ночь. Мой отец сам вымыл Борино исхудавшее тело, помог одеть его. Никому не хотелось видеть в эти часы чужих людей, слышать ненужные утешения, соболезнования- все это неизбежно придет завтра.

А завтра, в погожий осенний день, мы с Колей пошли на кладбище- выбирать место для Бориной могилы; впрочем, оно само выбралось, рядом с покойной бабушкой,- тогда еще только одна она выбыла из карловской семьи. Шли по высокому берегу Вятки, вспоминали, как мы втроем проводили на реке и за рекой целые дни, загорали, купались,, а то, угнав лодку как можно дальше от города и раскачав ее так, чтобы она зачерпнула бортами воду опускались с ней вместе на неглубокое песчаное дно; затем вытаскивали лодку на отмель и, вылив из нее воду, пускались в обратный путь, чаще греб я (или Коля),а Боря сидел на средней скамейке, лицом ко мне, и я шутя ему говорил, когда Борины коленки мешали грести:

-Боря, протяни ноги!

Разве мы могли подумать, что через несколько лет эта дурацкая шутка приобретет прямой страшный смысл? Борю шокировало тогда совсем другое: остановив лодку под крутым глинистым берегом, я грозился, что вырежу на откосе ножом ернические стихи, которые в свое время Есенин написал углем на стене Страстного монастыря.

Я нарочно дразнил Борину скромность- он с трудом. Я бы сказал, со страдальческой улыбкой принимал даже малую долю цинизма. И вот, через десять лет, когда мы, уже без Бори, шли над рекой по краю глинистого обрыва, я со стыдом вспомнил своё озорство, задевшее этого милого, доброго, чистого, ласкового и безответного парня; из-за своей безответственности и несмелости он скорее всего и погиб…Несмелости? Нет, неверно: сделал же он полостную операцию- кесарево сечение роженице, находясь на студенческой практике в деревенской глуши.

Да. Недолго Боря погостил среди нас…

Что же такое детская любовь? Точнее, влюбленность, потому, что я говорю не о любви к родителям, не к товарищу по играм, а к существу противоположного пола. Бывает ли в жизни столь раннее чувство? Не выдумка ли оно, не преувеличение ли?

«Десяти лет от роду я полюбил женщину по имени Галина Аполлоновна»- так начинается рассказ Бабеля «Первая любовь». Десятилетний его герой любит, ревнует, испытывает многообразные и сильные чувства к взрослой, замужней женщине, и это не парадокс, не извращение- это нервная впечатлительность рано развившейся художественной натуры.

Но я хочу рассказать о сравнительно простом случае: о любви мальчика к девочке, к сверстнице, к той, чье имя, вернее, фамилия ( в первый год совместного обучения мы звали друг друга по фамилии), вынесена в заголовок моего рассказа. И было мне все-таки не десять, а одиннадцать лет- как раз тот возраст, когда босоногий Том Сойер влюбился в Бекки и, допрыгав на одной ноге от забора до Беккиного крыльца, галантно поднес ей цветок, зажатый в пальцах другой ноги. В ту зиму я еще не читал бессмертной повести Марка Твена, так что мой роман- не подражание.

1918 год. Конец мая. Я держу вступительные экзамены в гимназию. Выдержал! Четыре пятерки! Значит, можно покупать гимназическую фуражку. Правда, в семье ожидали, что я получу круглое пять (5х5), но один из экзаменов неожиданно отменили: по церковно-славянскому языку. Что случилось? Оказывается, начал действовать новый закон: церковь отделена от государства. Значит, зря привыкал вместо «человек» или «царь» писать «члк», «црь», ставя поверх строчки титло ; зря учился произносить слегка в нос на французский манер: «мондр» вместо «мудр», «зомб» вместо «зуб».

Осенью нашу семью ожидало куда большее разочарование. Устроили жеребьевку, и я попал не в гимназию, а высшее начальное училище, - хорошо, что не успели купить форменную фуражку. Впрочем, фуражек в продаже уже не было, равно как и многих других предметов. Училище же это было особое: во время войны его эвакуировали из Прибалтийского края, услали подальше от немцев, так оно у нас и осталось, сохранив название- Гапсальское, то есть из города Гапсаля.

Сейчас трудно вспомнить и объяснить, почему мы, младшеклассники. учились в вечернюю смену, а старшеклассники- в дневную, но нам это нравилось, в этом было что-то романтическое. И кто знает, -если бы мы учились днем- может, и не состоялось бы то, о чем рассказано дальше.

Все началось в один из длинных осенних вечеров, когда, возвращаясь домой и не дойдя до угла нашей улицы, я перебежал на другую сторону, так что три девочки, с которыми я шел и из которых меня интересовала только одна, очутились сразу на расстоянии десяти сажен. Дистанция эта меня почему-то воодушевила, и я вдруг закричал: - До свидания, милая Воронцова!

Ответа с той стороны я не услышал, да и не ждал, наоборот, припустил со всех ног домой. Через пять минут я уже снимал пальто и спрашивал хлопотавшую на кухне тетю Саню:

А где папа-мама?

Спрашивал я не зря. Дело в том, что когда я прокричал свою прощальную фразу, мне почудились удаляющиеся в темнота две знакомые спины. (Фонари в ту осень погасли почти на всех улицах- начала сказываться разруха) Слово -не воробей- оставалось надеяться, что родители сидят дома и я ошибся. Но я не ошибся. Через полчаса мама и папа вернулись с прогулки, мы стали пить чай, и мама, передавая мне чашку, спросила:

Кому это ты кричал «до свиданья?»

Не помню, что я пробормотал в ответ, помню только, что по всем правилам литературных штампов я попытался скрыть смущение за самоваром. Даже не видел, улыбались родители или оставались серьезными.

Но этого мало, На следующий день я предпринял еще более смелый шаг. В конце перемены, стоя у дверей класса, я пропустил мимо себя почти всех учеников и учениц, пока не показалась та, которой я хотел сказать и сказал, - ясно, раздельно, бесповоротно:

-Я- тебя - люблю!

Не знаю, слышал ли мои слова кто-нибудь кроме Воронцовой, - подруги ее, может быть, и слышали, мне важно было, что та, для которой мои слова предназначены, слышала: она покраснела, втянула голову в плечи и тихо скользнула в класс. Несколько ошеломленный свое агрессивностью, я через две- три секунды последовал за ней и каждый сел на свое место. Парта, где сидел я, стояла первой в правом ряду, её парта- в среднем ряду- второй. Чтобы взглянуть на свою избранницу, мне надо было чуть- чуть повернуться; за весь урок, а он был последним я не взглянул ни разу. Не провожал её и домой : на этот вечер с меня хватило активных действий.