Пьер Леметр - Горизонт в огне [litres]

– Господин Рауль-Симон оказался в несколько затруднительной ситуации. Предлагаю оказать ему услугу. Никогда не помешает иметь должника в совете…

Мадлен улыбалась, делая вид, что участвует в заговоре, хотя до конца не понимала истинной ситуации. Она подписывала то, что он приносил. Иногда Жубер что-то объяснял – он не хотел, чтобы потом ему пеняли на то, что он пренебрег своей обязанностью ее проинформировать. Поэтому он говорил:

– Не хочу утомлять вас деталями, Мадлен, но давно пришло время реорганизовать ваши активы.

Мадлен кивала: да, конечно, она понимает.

– Государственные акции ничего не приносят, и в будущем положение не улучшится. «Реорганизовать» – значит отказаться от недоходных вложений и перейти к тем, что приносят прибыль.

– Очень хорошо, да, прекрасная мысль.

– Это мудрое решение, поверьте. Но вы должны отнестись к нему со всей ответственностью.

Она понимала.

– Это определит ваше будущее, понимаете? По-моему, это именно то, что вы должны предпринять, но я хочу быть уверен, что вы знаете, что это означает.

Она понимала, подписывала.

Как-то она рассеянно спросила:

– Кстати, а что было в папином сейфе?

– Ничего компрометирующего, не волнуйтесь. Старые ценные бумаги и тому подобное… – ответил Жубер, и она заговорила о другом и даже не потребовала ключ.

А иногда, ни с того ни с сего, с безошибочным нюхом, как и все некомпетентные управляющие, она замечала какую-нибудь цифру и попадала в точку.

На самом деле это случилось лишь один раз – в августе, но произвело на Мадлен огромное впечатление, потому что так ведь еще ни разу не бывало.

– Что это? – спросила Мадлен прямо перед тем, как подписать чек, выписанный на имя Ферре-Делажа.

Жубер посмотрел на нее:

– Убыток. В банковском деле такое часто случается. Если бы мы всегда выигрывали, об этом бы стало известно.

Жубер ответил слишком быстро, слишком сухо, такая импульсивность выражала его признание. Мадлен отложила ручку и инстинктивно повела себя так, как повел бы себя в подобной ситуации ее отец. Она не произнесла ни слова и стала ждать, пока ей ответят.

Банк Перикуров сделал неверный выбор, чистых потерь было около трехсот тысяч франков.

Мадлен осознала, что наделила Гюстава Жубера компетенциями, близкими к всевластию, и что она ошиблась. Зная, что ее молчание будет более тревожащим, чем упреки, что тайна ее соображений укрепит ее власть, она просто поставила свою подпись и перешла к следующему документу.

Пришло время уходить, но Гюстав сидел, потягивая кофе с озабоченным видом. Или суровым – Мадлен не знала. Как будто он хотел ее в чем-то упрекнуть и вот-вот собирался это сделать.

– Позвольте, дорогая Мадлен, пригласить на несколько минут госпожу Пикар и господина Броше?

Мадлен удивилась – да, конечно, но зачем… Жубер поднял руку – подождите.

Броше пришел первым и уважительно поклонился Мадлен. Потом появилась Леонс, стремительная и свежая, – я вам нужна?

– Мадемуазель Пикар, вот господин Броше, он бухгалтер и…

Жубер замолчал, удивленный видом своего сотрудника, – лицо у того обычно было красноватым, но сейчас стало бордовым, пылающим, еще чуть-чуть, и он взорвется. Он смотрел на Леонс, как заяц, выхваченный фарами машины. Она и правда была хороша в костюме из джерси с V-образным вырезом, с приколотым к лацкану большим цветком и в маленькой круглой шляпке… Леонс сложила руки на коленях, повернулась к Броше, склонила голову и приоткрыла рот в немом вопросе – большего, чтобы бухгалтер растерялся, не было и нужно.

Жубер прокашлялся.

– …и я попросил присутствующего здесь господина Броше проверить траты дома Перикуров.

Леонс побледнела, заволновалась и в волнении быстро заморгала. Мадлен вздрогнула:

– Но, Гюстав, я полностью доверяю Леонс и…

– Именно, дорогая Мадлен, и я сомневаюсь, что ваше доверие оправдывают.

Броше должен был начать читать свои бухгалтерские записи, но папка упала на пол, счета и квитанции рассыпались. Пока он на четвереньках собирал бумаги у ног молодой женщины, Леонс смотрела на Мадлен, Жубер смотрел на Леонс, и в комнате царила тягостная и неловкая тишина.

– Вот, – сказал наконец Броше. – Вот счета, тут авансы, чеки…

– Приступайте к главному, Броше, мы же не будем сидеть тут целый день!

Бухгалтер начал читать глухим, несчастным и едва слышным голосом.

Леонс регулярно просила у Жубера по приказу Мадлен денег и в обмен предоставляла нужные счета, которые Жубер небрежно брал и запихивал себе в карман. Все всегда сходилось до копейки. Сказать нечего. Только вот некоторые из них не отражали реальной покупки, или торговцы выписывали счет, который намного превосходил реальную цену. Квитанции, которые были у Жубера, относились к февралю прошлого года – мошенничество длилось целых полтора года.

Господин Броше с сожалением качал головой, ах, как жаль, если бы мадемуазель вверила ему работу по подделке счетов, цифры были бы гораздо более убедительными.

– Гюстав, – начала Мадлен, – это очень неприятно… Прошу вас…

Жубер не сдавал позиций.

– Доход с занавесок, ковров, обоев, краски, мебели, осветительных приборов, паркета, грузового лифта, коляски Поля… В какой-то момент это может ударить по карману, мадемуазель Пикар!

Вдруг Леонс резко повернулась.

– Вы знаете, сколько мне платят? – спросила она.

Сказав это, она посмотрела на Мадлен, которая с удивлением поняла, что никогда раньше не задавалась этим вопросом. Это она виновата, но времени вмешаться у нее не было.

– Вечный аргумент воров, – сказал Жубер. – Крадут, потому что считают, что у них недостаточно денег.

Хотя слово «вор» и произнес банкир, прозвучало оно ужасно, за ним шла череда унизительных последствий – жалоба, расследование, допрос, судья, бесчестье, тюрьма…

То, что Леонс заработала на коляске для Поля, на переоборудовании комнаты для нужд инвалида, должно было бы шокировать Мадлен, но она чувствовала себя слишком виноватой. Леонс не просто компаньонка, она была ее подругой, находилась рядом при разводе, во время несчастного случая с Полем, была ее наперсницей, той, кто следил за порядком в доме, когда Мадлен была на это не способна. Она месяцами трудилась, и никто никогда не поинтересовался ни ее статусом, ни ее жалованьем. Случившееся явилось результатом эгоизма богачей, эгоизма Мадлен.

– Это называется злоупотреблением доверием, госпожа Пикар, и наказуемо по закону, – продолжал Жубер. – Какой итог, Броше?

– Шестнадцать тысяч четыреста сорок пять франков. И семьдесят шесть сантимов.

Леонс тихонько заплакала. Бухгалтер хотел уже вытащить носовой платок, но тот был нечист.

– Спасибо, господин Броше, – сказал Жубер.