Александр Прозоров - Месть княгини Софьи [litres]

– Тогда пусть приносят росписи моему мужу, он подпишет их сам!

– Княгиня-мать не составляет росписи сама, сестра. Их составляет дьяк по приказу Софьи Витовтовны, а по головам подьячие расписывают, а то и стряпчие. Посему подпись супруга твоего ничего не поменяет. Как княгиня стряпчим велит, так они и сделают. И какая потом разница, чья подпись под грамотой появится?

– Пусть дьяки придут сюда, к государю, и он прикажет им, что надобно делать!

– Остановись, Василий Ярославович! – неожиданно вмешался в спор Великий князь. – Никого не надобно звать, не суетись. Знамо, никто похода отменять не собирается! Выступим, как назначено, и ты в сем деле станешь первым воеводой. Ты извини, спор у нас с супругой случился. Расставаться не хочется. Но супротив судьбы не поспоришь. Придется уходить. Однако же задерживать тебя более не стану, княже. Вестимо, у тебя ныне много хлопот. Воеводское место труда постоянного требует. Ступай.

– Да, государь. – Медленно поднялся из-за стола князь Серпуховской. – Благодарствую за доверие.

Он понимал, чувствовал, что юные супруги что-то недоговаривают. Что странный разговор случился не просто так. И хотелось бы спросить, узнать подробнее… Но кто посмеет допрашивать Великого князя? Кто посмеет допрашивать государыню, пусть даже она и твоя младшая сестра?

Первый воевода отступил к дверям, поклонился и вышел наружу.

– Вот видишь, моя лебедушка, – тихо произнес Василий Васильевич. – Если уж даже твой брат и мой шурин отказывается мне повиноваться, то что же тогда говорить про всех остальных? Одно дело, коли твой брат с нами наедине признал, что воля Софьи Витовтовны для него важнее моей. Сие меж нами останется. Тайна своя, семейная. Но совсем другое, коли я полки боярские созову, да сверх того дьяков с воеводами, коли я им прилюдно волю свою объявлю, а они так же прилюдно мою волю исполнять откажутся. Вот как твой брат только что мой приказ открыто отверг, так же и прочие бояре поступят. Да еще публично, при всем честном народе! От подобного позора уже никогда в жизни отмыться не получится. Даже смерды по гроб жизни на меня пальцем показывать и хохотать станут. После такового позора токмо в монастырь дорога али в омут в дядюшкиной броне… – Великий князь тяжело вздохнул. – Вот потому, мой ясный лучик, я открыто матушкиной воле никогда и не перечу. Вот потому по ее прихоти в седло и поднимаюсь. Не то страшно, что матушка державой нашей от моего имени правит, а то страшно, если сие на людях к моему позору откроется. Уж лучше я сделаю вид, что все происходящее есть мой приказ и мое желание. И что это я дружину в поход направляю, а не ее странная прихоть.

– Если дьяки тебе не повинуются, гнать их надобно из приказов [16] Разумеется, в XV веке руководящие государственные учреждения России назывались еще не «приказами», а «избами». Однако подобная терминология, в силу ассоциации с жилыми домами, внесет в текст изрядную путаницу – и потому автор позволил себе некоторую вольность со старинными наименованиями. ! – горячо посоветовала шестнадцатилетняя Великая княжна.

– Прогнать несложно. Заменить-то на кого? Других дьяков у нас в державе нет! – устало ответил восемнадцатилетний властелин. – Одних приказов в Кремле полтора десятка, да бояре на воеводствах, да воеводы в порубежной страже, да приказчики и тиуны. Всех матушка моя расставляла, все ей преданы и перемен не желают, ибо за места свои доходные держатся. Где мне взять столько преданных людей, чтобы заменить всех этих служивых на своих? Сотни слуг заменить, коли не тысячи? А не заменишь, все они матушке в рот смотреть станут, моей волей не интересуясь.

– Но ведь князь Юрий Дмитриевич, когда летом на трон московский сел, без единой заминки власть над державой получил! – вспомнила княгиня Мария.

– Мой дядюшка в Москву со своей дружиной пришел! – усмехнулся ее супруг. – Кабы ему кто противоречить посмел, сего наглеца тут же в мешок бы засунули и в реке утопили. Моей же дружиной, сама видишь, тоже матушка заправляет. Из всех бояр я токмо своим друзьям верить могу, с каковыми бок о бок вырос, с кем в детстве вместе в конный бой играл да с горки катался. Вот токмо их всего три десятка общим числом набирается. Причем и у них холопы не свои служат, а родительские. Родителей же в мою свиту тоже матушка выбирала. И потому неведомо, чьи приказы их собственные слуги исполнять станут.

– И что же тогда нам делать? – Голос юной Великой княгини стал совсем унылым, а глаза окончательно потухли.

– Терпеть, – со вздохом пожал плечами государь. – Матушка не вечна. Когда она отойдет, держава останется нам. Безо всяких бунтов и смут. Надобно всего лишь немного потерпеть.

Дальше все происходило, как всегда. Писцы начертали сотни грамот с призывом к оружию и указанием Ростова местом сбора, печатник Василия Васильевича скрепил их оттиском двуглавого орла – и на рассвете десятки гонцов во весь опор помчались изо всех московских ворот на все четыре стороны.

Новым утром из Боровицких ворот выкатился почти бесконечный обоз и покатился по широкому тракту в целых три ряда. Мешки с крупой и сушеными грибами, мороженая рыба, мясо и птица. Кошма и парусина, ковры и циновки для палаток и юрт, костровые козлы и котлы, попоны и подстилки, корзины мха и специй. Охапки стрел и сулиц, ратовища копий и стопки щитов, каковые порою ломаются по три штуки за сечу. Броня, ослопы, топорики, совни – многие и многие пуды припасов, надобных в походе каждому воину.

Сами полки выступили только через три дня – с тем чтобы нагнать обозы около Переяславля. Четыре сотни дворцовых стражников вместе с холопами, еще столько же воинов из гарнизона крепости, снятых с постов личным приказом государя, свита Великого князя, к которой примкнули дьяки, окольничьи, думные бояре и иные люди из числа заслуженной знати. Больше двух десятков слуг, с которыми скакало по двое-трое опытных, верных, хорошо вооруженных охранников, а за иными – и до полусотни оружных холопов!

Все вместе они складывались во многие и многие полки – Передовой, Большой, Сторожевой, Правой и Левой руки.

Вместе с обычным ополчением из польстившихся на легкие деньги простолюдинов – рыбаков, огородников, портовых грузчиков, гребцов, бурлаков и прочих оставшихся зимой без работы горожан московская армия составила четыре тысячи человек.

Вполне достаточно для захвата города, не успевшего изготовиться к обороне!

Как и в прошлый раз, первый воевода князь Серпуховской надел броню прямо в Москве, заставив сделать то же самое и всех государевых рынд – но теперь над ним уже никто не смеялся. Ибо на сей раз многоопытных и зрелых воевод в походе почти не оказалось – не то что перед битвой возле Куси. Те же, что примкнули к походу, уже знали, как всего несколько месяцев назад князь Василий Ярославович спас жизнь государю. И спас именно благодаря своей осторожности!