Александр Прозоров - Месть княгини Софьи [litres]

Как оно исстари заведено на Руси, сперва путники отправились в баньку. Попарились, смыли дорожную грязь, утолили первый голод и жажду, переоделись во все чистое – и только после этого вышли к накрытому во дворе детинца длинному широкому столу.

Князь Дмитрий Красный, понятное дело, сел во главе – в то самое кресло, каковое многие, многие годы занимал знаменитый воевода Юрий Дмитриевич. Справа от него сел сухонький седобородый Басарга Тютечев – самый знатный из находящихся ныне в городе бояр.

Слева от галичского властителя…

Слева от него опустилась на скамью буквально утонувшая в пышных соболях смутно знакомая девица: большеглазая, хрупкая, с нежным светлым пушком на щеках, всего лет пятнадцати на вид. Столь красивая, что у Дмитрия даже перехватило дыхание.

«Меня что, женили?!» – испуганно екнуло у него в груди, ведь место-то слева от хозяина дома предназначено его жене!

Но вместе с тем князю подумалось, что от такой изящной, словно ювелирное чудо, супруги он бы не отказался.

Дмитрий Юрьевич немного выждал, надеясь, что хоть кто-нибудь объяснит ему сию странность.

Однако гости вели себя так, словно бы все происходило естественно и правильно. И тогда он не выдержал, да и спросил незнакомку прямо в лицо:

– Прости, красавица, а ты кто?

– Мария Ярославовна, – скромно потупила взгляд девочка. – Великая княгиня московская.

Юный князь ощутил себя так, словно бы получил удар ослопом по голове: в уме взорвалось что-то горячее и во все стороны посыпались искорки.

Пожалуй что, назовись девица его женой, – Дмитрий Красный удивился бы куда меньше.

– Как же ты здесь оказалась, Мария Ярославовна? – громко сглотнул правитель Галича.

– Так полонянка я твоя, – виновато улыбнулась правительница Руси. – Как вы с батюшкой Москву захватили, так меня сюда в неволю и отправили.

– Ага… – повел подбородком князь Дмитрий.

Теперь, за смертью отца, о планах родителя можно было только гадать. Странно, что Юрий Дмитриевич отчего-то отправил пленницу к себе в Галич, а не просто в ссылку. Странно, что вообще стал лишать свободы супругу своего сына. Странно, что никак о сем с законным правителем города не обмолвился.

Может статься, просто кто-то из бояр излишне ретивым оказался? Или Марию Ярославовну выслали, когда Дмитрий уже умчался в погоню за ее мужем?

Поди теперь узнай…

Но теперь хоть стало понятно, отчего девица сидит слева от него. Ведь пленница она или нет, но Мария Ярославовна является самым знатным человеком во всем Заволочье! И ее место – на одну ступень ниже хозяина дома.

– От мужа прячешься, красавица? – на всякий случай уточнил юный князь.

– Да что ты, как можно?! – вскинулась девица. – Я мужа люблю! Тоскую!

– Тогда чего же ты тут сидишь? – не понял Дмитрий Юрьевич. – Поезжай к нему! Беги, собирайся. С первым же утренним кораблем и отплывай.

– А что, можно? – приподнялась со своего места пленница.

– Можно, – кивнул галичский князь.

– Правда-правда? – все еще не верила полонянка.

– Правда! – подтвердил Дмитрий Красный.

– Спасибо, княже! – вскочила Мария Ярославовна, в порыве восторга крепко обняла юного правителя Галича, поцеловала его в щеку, поспешно выбралась из-за стола и устремилась к угловой башне.

– Как-то ты уж очень быстро девицу спровадил, – несколько удивился Басарга Тютечев. – Познакомился бы, поговорил, подружился. Все же Великая княгиня московская! Глядишь, хорошее знакомство и пригодится…

– Поверь моему опыту, боярин, – покачал головой Дмитрий Красный, – с чужими женами лучше не знакомиться. Особенно с Великими княгинями [26] Летописи пишут, что Мария Ярославовна вырвалась из Галича «непостижимым чудом» – из чего легко сделать вывод, что ее не выкупали, не спасали и переговоров о ее судьбе не вели. Похоже, Дмитрий Красный сам спровадил юную Великую княгиню, едва только увидел, – без каких бы то ни было условий. .

В Галичском княжестве, далеко-далеко от неугомонной Москвы, наконец-то наступили мир и покой. Розмыслы [27] Розмысл – специалист по строительным работам. ставили на ключах все новые и новые солеварни, белое золото грузилось в трюмы тяжелых ладей десятками пудов. Стоящие на полноводных речных реках мельницы надували мехами горны плавильных печей, приводили в действие тяжелые молоты, из-под которых выходили топоры, рогатины, совни, мечи… А также скобы и гвозди.

Куда в живом мире без гвоздей? Гвозди всему голова! На каждый проданный меч галичские кузни отгружали ордынским и персидским купцам по два пуда скоб и гвоздей! И именно они, а не сабли или копейные наконечники были главным кузнечным товаром.

В обмен на соль и железо, на меха и ревень торговцы везли на Галичское озеро кошму, ткани, сласти и серебро. Город богател, княжеская казна наполнялась – и улицы города стали застилать деревянные мостовые, на звонницы поднялись новые колокола, внутренние стены детинца работники обивали разноцветным сукном, кладовые наполнялись зерном, оружейные комнаты – броней и снаряжением, погреба – огненным зельем, ледники – мясом и рыбой.

Здесь, в уюте густых чащоб, людям жилось спокойно и сытно, и только заезжие купцы привозили сюда вести о том, что в большом мире Василий Юрьевич никак не успокоится, что все еще пытается собрать сторонников для свержения государя Василия Васильевича. Но собственная дружина старшего из братьев для сего дела оказалась слишком мала, Новгород и Тверь ссориться со столицей не желали, и единственными, кто отозвался на призывы старшего сына Дмитрия Юрьевича, стали вятские ушкуйники [28] Ушкуйники – русские пираты. .

Однако речным пиратам, известное дело, все равно, кого грабить, – хоть Орду, хоть Москву, хоть Данию, хоть Персию. Хватило бы токмо сил выбранную жертву одолеть!

И тем не менее какую-то рать князь Василий за два года все-таки собрал – и решил вновь бросить вызов сводному брату. Вестимо, собрался еще раз малой силой превосходящие полки разгромить. Раньше ведь завсегда получалось!

О последней неприятности князь Галичский узнал уже не из приносимых купцами слухов, от государева гонца, в конце февраля примчавшегося из Москвы. Письмо с великокняжеской печатью призывало в поход супротив крамольника Василия Юрьевича.

Против собственного брата…

Возможно, присяга верности и заставила бы Дмитрия Юрьевича перешагнуть через родственные чувства, но спокойствие и тишина отчего Заволочья успели до краев наполнить его душу, и возвращаться к суете и скандалам, к предательству, обману и кровавым сражениям московских будней ему не хотелось.

Спустя неделю галичский князь призвал гонца и передал ему запечатанную грамоту.