Александр Прозоров - Месть княгини Софьи [litres]

Боярин Мамай, как самый младший, поднялся из-за стола, подошел к жалкому гонцу:

– Где письмо?

Инок сунул руку за пазуху, вытянул туго скрученную грамоту с восковой печатью.

– Ступай… – Боярин бросил святому отцу какую-то монету, после чего вернулся к столу и с поклоном протянул свиток государю.

Василий Васильевич принял грамоту, мельком глянул на печать, сломал, развернул, пробежал глазами и громко возмутился, качая головой:

– Каков наглец! Пишет Василий, что ныне он уже здесь и намерен завтра сразиться со мною лицом к лицу! Предлагает признать над собою его старшинство, стол великокняжеский передать и на верность ему присягнуть. Тогда обещает стать милостивым господином и старшим братом. Времени на раздумье дает до завтра. Коли не соглашусь, обещает завтра разгромить и привести в Москву в оковах.

Воеводы зашумели, загомонили:

– Каков наглец! Крамольник! Изменник! Ну, мы ему завтра покажем! Еще посмотрим, кому в Москву в железе ехать придется! Узнает Василий, почем фунт лиха! Завтра мы ему полки-то причешем булатною гребенкой!

– А ты чего смеешься, Дмитрий Юрьевич? – неожиданно спросил боярин Гордей. – Нечто не веришь?

– Как же вас легко провести!.. – покачал головой князь Дмитрий. – Васька молодец, ничего не скажешь. Находчивый шельмец!

– Ты о чем, княже? – встревожился первый воевода.

– Шахматы, Василий Ярославович, шахматы! – повысил голос Дмитрий Юрьевич. – Чтобы малой силой врага победить и мат «королю» поставить, надобно главные фигуры противника как-то из игры убрать. Подойти незаметно мой брат не может, дальние дозоры его людей уже давно углядели. Посему он открыто и говорит, что уже пришел. Но коли вы сражения станете ждать токмо завтра, то сегодня через отдыхающий лагерь Васька пройдет со своею дружиною, как раскаленный нож сквозь теплое масло. Шах и мат, конец игры.

– Проклятье! – вскочил на ноги князь Серпуховской. – Нужно трубить тревогу и выстраивать полки!

– Ни в коем разе! – вскинул палец Дмитрий Юрьевич. – Коли мой брат услышит звуки тревоги и увидит готовые к сече рати, то просто развернется и уйдет. Он не настолько глуп, чтобы попусту биться слабым лбом о прочную стену.

– А как бы посоветовал поступить ты, мой возлюбленный брат? – очень вежливо, даже вкрадчиво спросил государь, оглаживая пушистый от небольшой темной бородки подбородок.

– Тихо поднять полки и увести на выпас, – ответил Дмитрий Юрьевич. – Там оседлать коней и ждать нападения. Коли обозных лошадей выгнать вперед, спешенных ратников за ними видно не будет. В лагере, дабы он не выглядел брошенным, оставить обозников и слабых холопов, выставить напоказ запасное оружие. Возле шатра собрать всех рынд, дать им щиты и копья. Телохранители возле ставки подозрения не вызовут. Когда Васька кинется на лагерь, поднять бояр в седла и с разгона всеми силами ударить его сотни в бок.

– Ага… – Василий Васильевич размышлял всего несколько мгновений, затем хлопнул в ладони: – Все слышали моего двоюродного брата, бояре? Ступайте к полкам, поднимайте людей, уводите к табуну, там снаряжайтесь к битве! Ждите нападения!

– Дык, княже… – неуверенно возразил боярин Мамай. – Седла, упряжь, оружие на себе, что ли, тащить? Тяжеловато выйдет.

– Пусть слабые холопы помогут сильным донести снаряжение и приготовиться к сече, а опосля возвращаются в лагерь, толпу изображать, – распорядился Дмитрий Юрьевич. – Коли в бок удачно ударить, можно и меньшими силами обойтись. А нас при любом раскладе втрое больше получится. Посему число засадного полка неважно. Важно ворога раньше времени не спугнуть!

Все решала выдержка.

Князь Василий Юрьевич тянул до последнего. Он хотел, чтобы его послание добралось до государя, чтобы московские воеводы поверили, расслабились, чтобы ратники разошлись отдыхать, чтобы сняли броню и занялись проверкой снаряжения перед завтрашней битвой. Посему атаковать следовало в тот миг, когда враг совсем уже не ждет опасности, когда считает, что никто уже точно не нападет, – но когда до темноты остается еще достаточно времени, чтобы провести один-единственный, быстрый, но решающий удар!

Прорваться, захватить, показать пленника московским князьям и боярам, вынуждая опустить оружие.

А уж потом – пусть наступает ночь.

Московским ратникам тоже было несладко. Сперва бегали, таская конские седла на собственных головах, искали своих скакунов, седлали. А потом…

Потом долго стояли рядом с лошадьми в жарких тяжелых доспехах, ничего не видя и покорно дожидаясь неизвестности.

А по залитому солнцем пастбищу растекался аромат луговых цветов, порхали бабочки и стрекотали кузнечики, высоко в небесах пели беззаботные птицы, повсюду носились стремительные стрекозы, тяжело жужжали глянцевые майские жуки. Все казалось столь мило, нежно и даже блаженно, словно бы в раю…

– Здрав будь, князь Василий Ярославович!

Первый воевода повернул голову на голос, прищурился на гололицего боярина с широким шрамом поперек всего лица. Поначалу слегка нахмурился, но потом узнал и улыбнулся:

– Боярин Титомир из Гремячего ручья! И тебе здоровья, служивый! Здесь-то какими судьбами, витязь?

– Когда Юрий Дмитриевич удел свой делил, мой ручей в доле среднего сына оказался, – воин кивнул на стоящего неподалеку Дмитрия Юрьевича. – Теперь, так выходит, я его слуга.

– Значит, сегодня на одной стороне бьемся, – сделал вывод князь Серпуховской.

– На одной, – согласился боярин Гремячий. – Однако же про долг свой я не забыл. Бочонок хмельного меда с меня, княже. Куда велишь прислать?

– Живы будем, вместе разопьем, – пообещал первый воевода.

– А чего не быть? – удивился Титомир, сын Лягуты. – Первый раз, что ли, рубимся? Дело привычное, не пропадем.

– Тихо! – вскинул палец первый воевода. – Не иначе как топот?

Московские ратники переглянулись. Сразу несколько холопов, стоящих покамест без шапок, опустились на колени, прижали уши к земле…

– И вправду, конница! Конница на рысях идет! – вскоре крикнули с нескольких сторон, и все воины стали торопливо застегивать шеломы, оправлять броню, затягивать подпруги скакунам.

– Главное – не поспешить! – громко сказал князь Дмитрий Юрьевич. – Бить следует сбоку и чуть сзади! Как раз тогда атака самой удачной получается!

Топот нарастал и уже не просто слышался, а заставлял землю мелко дрожать и угрожающе гудеть.

Василий Ярославович, не выдержав, поднялся в седло, поначалу прижавшись к гриве коня, затем приподнялся в седле, тут же снова резко пригнулся, немного обождал, распрямился. Повел плечами. Еще чуть выждал и зычно крикнул:

– По коням, бояре! По ко-оням!!!

Воины стали спешно подниматься в седла, и оттуда, с высоты, наконец-то увидели, как вдоль берега реки, на удалении всего трех сотен саженей несется на рысях кованая конница под несколькими незнакомыми бунчуками.