Александр Прозоров - Месть княгини Софьи [litres]

– Угадал, Василий. Молодец. – За окошком качнулся свет свечи, но что-либо разглядеть все равно не удавалось. – Мыслила просто в порубе тебя оставить, да токмо подумалось, преставишься ты уж очень быстро. Без удовольствия. А я хочу, чтобы ты с братьями своими напоследок поболтал, когда я их всех рядом с тобою посажу. Всех вас, погань юрьевскую, всех под корень изведу! Никого на развод не оставлю!

– Ведьма! – зло выдохнул пленник. – А ведь все из-за тебя, ты все это начала, ты затеяла! Какого рожна ты на нас с отцом так окрысилась?

– Твой отец меня предал, – спокойно ответила Софья Витовтовна. – А вам лишнего разболтал. Но ты ведь теперь никому сего не расскажешь, Васенька? – злорадно засмеялась женщина.

– Так вот чего ты так боишься, похотливая ведьма?! – ударил кулаком по бревнам князь Василий Юрьевич. – Что все про блуд твой позорный узнают?! Не надейся, я твоего секрета беречь не стану. Всем до единого расскажу!

– Рассказывай, Васенька, рассказывай, – разрешила вдовая княгиня. – Мне рассказывай, мышам рассказывай, бревнам сосновым рассказывай. Больше ты до конца жизни своей никого не увидишь, не надейся. Так что болтай, сколько пожелаешь!

– Не я, так братья людям глаза на нутро твое поганое откроют!

– Не успеют, Васенька. – Софья Витовтовна явно наслаждалась получившимся разговором. – Все твои братики очень скоро здесь, рядом с тобою окажутся. Я тебе обещаю.

– Зубы обломаешь, змея подколодная!

– Обожди – и увидишь, – невозмутимо ответила вдовая княгиня. – Да, чуть не забыла. Чтобы ты сего дождался, слишком рано не окочурившись, придется мне тебя кормить…

Она поставила на край окна миску с кашей, а затем демонстративно чем-то в нее капнула из маленького пузырька.

– Это настой дурмана, Василий. Тебе он очень не понравится, но других кушаний у меня для тебя не будет. Хочешь ешь, хочешь не ешь. Дело твое.

Вдовая княгиня опять злорадно засмеялась, после чего свет над миской исчез, и в подклети наступила мертвая тишина…

28 ноября 1436 года. Москва, Кремль

В эту осень зима пришла рано, и Покров случился еще в середине октября. В начале ноября на реках встал лед, к середине месяца он окреп настолько, что на озерах, протоках и непроходимых летом болотах заработали зимники. Снегопады случались несколько раз, сугробы поднялись до колена, и великокняжеский двор впервые отправился на охоту – выслеживать по свежим следам оленей и кабанов и поднимать из берлог сонных зажиревших медведей.

На второй день после отъезда государя в непроходимые истровские леса в его столицу с несколькими слугами прибыл князь Дмитрий Юрьевич, к которому стараниями Василия Васильевича накрепко прилипло прозвище Шемяка. Остановившись на своем подворье, князь Дмитрий попарился и отдохнул, хорошо выспался на мягкой перине в жарко натопленной спальне, утром облачился во все чистое и отправился в Великокняжеский дворец.

Разумеется, знатного гостя и лучшего друга Василия Васильевича впустили в государевы хоромы без единого вопроса.

Вот токмо внутри огромного здания он, почитай, вовсе никого не застал. Даже рынды не караулили переходы между личными покоями государя, посольскими и думными палатами, трапезной – и в прочих обычных для стражи в белых тулупах местах.

Спросить, что случилось, и то не у кого!

– Кажется, я не вовремя, – наконец смирился гость и повернул к выходу. Но всего в двух проходных горницах от входных дверей угличский князь увидел многолюдное столпотворение: два десятка стражников, несколько солидных бояр, опирающихся на тяжелые посохи, десяток женщин в собольих и бобровых душегрейках, в самоцветных кокошниках, в парчовых и бархатных платьях. Все они столпились полукругом вокруг своей госпожи, облаченной в темно-синий наряд с пышными юбками, с песцовой накидкой на плечах и скромным пуховым платком на волосах.

– Хорошего тебе дня, Софья Витовтовна, – склонил голову перед княгиней-матерью гость. – Что-то пусто ныне у вас во дворце.

– Мне токмо-токмо поведали о твоем появлении, Дмитрий Юрьевич, – степенно поклонилась в ответ женщина. – Насилу поспела встретить! Что за нужда привела тебя в Москву, княже? Чем могу я тебе помочь?

– Скажи, княгиня, где твой сын? Что-то ни его самого, ни свиты не видно, – развел руками князь по прозвищу Шемяка. – Ведомо мне, о тревогах военных, смутах и крамолах на Руси более не слышно, в походы дальние Василий Васильевич не уходил, в столице все время пребывал. Ан нет!

– Что тебе вдруг за нужда такая в моем сыне случилась, Дмитрий Юрьевич? – ласково поинтересовалась княгиня-мать.

– Нужда счастливая и радостная, Софья Витовтовна! – широко улыбнулся молодой князь. – Хочу самолично государя нашего, моего старшего брата и друга близкого, на свадьбу свою пригласить! Женюсь я, Софья Витовтовна! Женюсь на прекрасной княжне Софье, дочери князя Заозерского. Хочу, чтобы и брат мой за меня порадовался, со мною повеселился!

– У меня для тебя тоже есть известие, князь Дмитрий Юрьевич, – склонила голову набок княгиня-мать. – Не будет у тебя никакой свадьбы. Нам все сие совершенно ни к чему. – Женщина повернула голову к охраняющим государеву матушку стражникам и распорядилась: – Взять Шемяку – и в подклеть! В поруб его рядом с братиком засадите! А то Васька Косой совсем уже там в одиночестве заскучал.

Телохранители не колебались ни мгновения – исполнили полученный приказ решительно и быстро, гость и за пояс схватиться не успел. Смог только крикнуть что-то растерянно и неразборчиво – и был споро утащен вдаль по коридорам.

– Вот и со вторым Юрьевичем покончено, – подвела итог Софья Витовтовна. – Остается только один. Жаль токмо, засел он у себя в Заволочье, как сыч в дупле, и носа наружу не кажет. Прямо не знаю, что и делать?

Она сложила ладони на животе, пошевелила пальчиками, и весь ее облик показал, что многоопытная женщина обязательно что-нибудь придумает…

Царственные охотники вернулись в столицу только через две недели, торжественно въехав через Фроловские ворота. Впереди – рынды на белых скакунах, в белых зипунах и белых песцовых шапках, с боевыми топориками в руках. За ними – Великий князь с княгиней, Василий Васильевич с Марией Ярославовной. Молодые супруги ехали румяные и улыбались, крепко держа друг друга за руки. И всем издалече становилось ясно, что меж ними настоящая любовь.

За государем с государыней следовала свита: тоже молодые и веселые бояре и боярыни, каковые переглядывались, перешучивались, хохотали. Их наряды украшали собольи, бобровые, рысьи и песцовые меха, их охабни и шубы отливали драгоценной парчой, а плащи были сшиты из дорогого индийского сукна. Пояса сверкали самоцветами и янтарем, на шеях покачивались толстые золотые цепи, на уздечках звенели серебряные колокольчики, сопровождая выезд непрерывной задорной мелодией.