Бенито Гальдос - Кадис

– Здорово, повтори-ка еще разок, я хочу заучить эти прекрасные слова и сказать их отцу сегодня за ужином. Мой отец любит такие штучки, он у меня большой либерал.

Я почувствовал неодолимую скуку среди этих людей с их противоречивыми мнениями, бессмысленными и ребяческими высказываниями. Все говорили разом, и от этого беспрерывного гомона, от этого разноголосого хора голова раскалывалась на части. Я сказал дону Диего, что ухожу, но он решил во что бы то ни стало удержать меня до конца.

– Я внимательно выслушиваю всех, – сказал он, – чтобы наизусть запомнить и при случае повторить эти суждения в кафе и кабачках. Таким способом я уже успел прослыть выдающимся политиком, и стоит мне появиться в кафе, как меня окликают: «Скажите, дон Диего, что вы думаете о сегодняшнем заседании?»

Мы еще задержались ненадолго, но в конце концов мне удалось вытащить дона Диего на улицу, и мы отправились на городской вал подышать воздухом.

– Что сказала бы донья Мария, – спросил я своего приятеля, – если бы я появился сейчас в ее доме?

– Видишь ли, мне думается, матушка не такого уж плохого мнения о тебе. Остоласа, тот возводит на тебя всяческую хулу, но матушка не любит, когда при ней говорят плохо о ком бы то ни было… И все-таки лучше не приходи к нам, ведь за тобой дома установилась слава сердцееда. Ах, шельмец, я знаю, тебе нравится моя сестричка Пресентасьон. Она каждый день о тебе спрашивает… Что ж, если ты ее любишь… я знаю тебя как человека честного…

– В самом деле, она мне нравится.

– Ты однажды провожал ее в кортесы… Как раз в тот день, когда они вышли из дому, упал снаряд, и брат Педро Адвинкула, можно сказать, спас их… А дон Пако, представь себе, слег и пролежал пять дней… Домой он вернулся весь обклеенный пластырем – бедняге так досталось, словно его палкой избили.

– Несчастный!.. Не забудьте, мой друг, что вечером мы идем в таверну к Поэнко.

– Как же, не хватает, чтобы я забыл! Да я заранее трепещу, предвкушая удовольствие. Ты говоришь, Пепилья Поэнка тоже там будет?

– Соберутся все красотки.

– Мне кажется, я не дождусь той минуты, когда матушка наконец уснет.

– Жду вас у Пуэрта-де-Тьерра.

– Им надо было бы называться Небесными воротами, а не Земными. А Пышка тоже там будет?

– Как же.

– Непременно приду, даже если матушка всю ночь спать не ляжет… Прощай. Спешу поужинать, прочесть молитвы и через полтора часа буду на месте… Так и быть, плутишка, расскажу Пресентасьон, что виделся с тобой. То-то она обрадуется.

Распрощавшись с доном Диего, я снова отправился к лорду Грею и, увидев, что он готовится выйти из дому, сказал:

– Милорд, графиня Амаранта поручила мне просить вас наведаться к ней.

– Сейчас же отправлюсь туда… Вы свободны сегодня вечером?

– Свободен, к вашим услугам.

– Несколько позже мне понадобится ваша помощь. Где мы встретимся?

– Нет надобности договариваться о месте встречи, – ответил я. – Мы так или иначе сегодня встретимся. Но у меня к вам большая просьба. Моя шпага никуда не годится. Не одолжите ли вы мне вашу, толедской стали.

– С радостью. Возьмите.

Англичанин протянул мне свою шпагу и взял мою.

– Бедняга Куррито Баэс! – сказал он со смехом. – У вас с ним, как видно, дуэль назначена на сегодняшний вечер. Но, друг мой, я не могу разорваться на части. Сегодня мне невозможно присутствовать при гибели этого человека.

– Почему? На все хватит времени.

– Назначим час.

– Не стоит. Мы встретимся. Прощайте.

– Ну что ж, прощайте.

Близился вечер, и я поспешил в кабачок. Дон Диего сильно замешкался. Прошел час, другой, я едва сдерживал досаду и охватившее меня лихорадочное нетерпение. Наконец он появился, и я успокоился.

– Поэнко, – крикнул он, стуча рукой по столу, – давай сюда мансанилью. И не найдется ли у тебя рыбы, чтобы возбудить жажду?.. Дорогой Габриэль, доброжелательный и милосердный человек, сообщаю тебе, что, проходя только что по улице Бурро, я не мог удержаться, чтобы не заглянуть в дом к Пепе Кайфас, и вот – оставил там все четыре дуро, которыми ты меня снабдил сегодня днем. Не проявишь ли ты щедрость и не дашь ли еще четыре дуро? Ты ведь знаешь, я скоро женюсь.

Я исполнил его просьбу.

– Сеньор Поэнко, где Пепилья?

– Она пошла на исповедь – покаяться в грехах.

– На исповедь? Твоя дочь исповедуется? Не разрешай ей близко подходить к монахам. Ты же знаешь, что монахи – это «гнусные, презренные твари, пребывающие в праздности и лени и живущие в своего рода харчевне, где они предаются всякого рода удовольствиям…».

– Сегодня все за мой счет, дядюшка Поэнко, – сказал я. – Подайте херес.

– Благодарствуй, отважный воин. Ты всегда был великодушен. Так, значит, я могу напиться. Поэнкильо, не скажешь ли мне, где можно увидеть сегодня Марию Энкарнасьон?

– Сеньорито дон Диего, – отвечал плут, – я не возьмусь сказать вам, где она находится, даже если вы мне дадите все ваши четыре дуро. Мария Энкарнасьон, выйдя отсюда вместе с Куррито Баэсом, направилась на улицу Торно-де-Санта-Мария.

Вошли несколько уже знакомых нам парней, и дон Диего пригласил их с нами выпить, на что они согласились с превеликим удовольствием.

– Ты прямо с заседания кортесов, Вехарруко? – спросил дон Диего одного из них.

– Да… Выступал Лардисабаль. Что тут только поднялось, какой шум!

– Они все плуты! – воскликнул Ломбрихон. – Ничего себе глотка у этого депутата. Сам под потолок, штаны одного цвета, сюртук – другого, вошел в раж и знай себе хлещет. Наворочал с гору!

– Ну что ты в этом смыслишь, Ломбрихон? Он сказал, что народ…

– Да у меня от него до сих пор в ушах гудит, Вехарруко. Он плел что-то о мокрократии…

– Можно побиться об заклад, что не узнаешь, кто из них глупее, – сказал дон Диего наставительно. – Демократия, а не мокрократия, «это такая форма государства, при которой суверенный народ осуществляет самоуправление, причем все граждане равны перед законом».

– В самую точку. Здорово говорит этот ангелочек. Будь моя власть, он завтра же был бы депутатом.

– Настанет день, и вы будете голосовать за меня, друзья мои Вехарруко и Ломбрихон, – произнес дон Диего, у которого зашумело в голове от чудесного вина и пробудившегося честолюбия.

– Да здравствует суверенный народ! – гаркнул Вехарруко.

– Да здравствуют кортесы! – проревел Ломбрихон, выстукивая на столе мелодию малагеньи [129] Малагенья – песня и танец жителей провинции Малага. . – Я говорю, что пляска девушек под звон гитары, десяток ладных парней да бочка доброго вина из Требухены [130] Требухена – самый большой винный погреб в Кадисе. и чарка по кругу – все это мне, право, больше по душе, чем кортесы, где не услышишь другой музыки, кроме колокольчика председателя и «бум-бум-бум» орателей.