Фока Бурлачук - Черниговского полка поручик

Мясистые уши Аракчеева становились пунцовыми, а когда он дочитал письмо и бросил его на стол, огромные глаза злобно заблестели: — Где взял?

— Отобрали у мужиков, прибывших к царю.

— Вот как! Сколько их и где они?

— Четверо, сейчас на Сенной площади, в подвале.

Словно разъяренный зверь, Аракчеев зашагал по кабинету. Из головы не выходили слова «не дай нас в руки Аракчееву».

— Допросить и уничтожить! — грозно распорядился Аракчеев. — Сделайте все тихо…

— Извольте доложить, при отбирании бумаги один чинил супротивление, дак его сразу порешили…

— Ну-с, ступай, — сказал Аракчеев, но Калмыков мялся и не уходил.

— Что еще?

— Надобно деньжат малость на расходы.

— Так бы и сказал.

Аракчеев подошел к сейфу, скрипнул ключом, достал пачку денег, бросил ее на стол.

Усадьба Давыдовых размещалась на окраине села Каменки. Двухэтажный белый дом представлялся взору за несколько верст от села. Высокий дощатый забор окружал дворовое и садовое места. Разные хозяйственные постройки и среди них большая конюшня находились справа от главного дома, а красивый флигель, едва заметный из-за деревьев, располагался с другой стороны двора. Во флигеле вторую неделю жил унтер-офицер Шервуд. Сюда его привез из Миргорода полковой командир, чтобы тот отремонтировал мельницу Давыдова. Шервуда знали как хорошего механика, науку эту он перенял от отца, которого еще царь Павел выписал из Англии много лет назад в качестве механика, тогда его сыну Джеку шел второй год. Джек рос и учился в России. Став Иваном Васильевичем, в возрасте 21 года вступил на военную службу в 3-й Украинский уланский полк рядовым вольноопределяющимся. Спустя некоторое время был произведен в унтер-офицеры, да так и застрял на этом звании, хотя служил уже шестой год. Вторую неделю мая Шервуд жил в Каменке, подымался ранним утром, завтракал и верхом на лошади уезжал на мельницу, там работал до обеда; во второй половине дня снова приезжал на некоторое время на мельницу, чтобы присмотреть за работой своих помощников, двух пожилых мужиков из дворовых Давыдова, которые умением не уступали Шервуду.

Однажды в воскресный день Шервуд собрался на прогулку. В это время к усадьбе подкатила открытая карета, из которой браво выскочил плотный, среднего роста полковник с красивым, белым, сурового вида лицом. В нем Шервуд сразу узнал полковника Пестеля, которого ему приходилось видеть раньше и о котором в армии шла молва, как о человеке необычайно способном, хотя в обращении с солдатами полковник был иногда и несправедлив.

Встретить Пестеля выбежал хозяин, отставной полковник Василий Давыдов, тот самый, который в 1812 году состоял адъютантом при знаменитом полководце Багратионе.

— А, Павел Иванович! Милости просим. Вы, как всегда, первый. Рад, очень рад, пожалуйста, входите, — приветствовал его хозяин.

В то время, когда Давыдов проводил гостя в дом, не доезжая усадьбы шагов пятьсот, остановилась закрытая карета, из которой вышли два офицера и направились не к парадному въезду, как обычно, а к калитке с противоположной стороны. Заметив это, Шервуд заинтересовался: кто же это? Его любопытство было удовлетворено спустя несколько минут, когда офицеры направились к флигелю. Молодой круглолицый подполковник с тонким прямым носом шагал впереди, след в след ему шел совсем юный белокурый подпоручик с голубыми глазами. На подполковнике были погоны и мундир Черниговского пехотного полка, а на подпоручике — Полтавского.

— Кто вы и что здесь делаете? — подойдя к Шервуду, спросил подполковник. Унтер-офицер Шервуд все объяснил. Подпоручик заулыбался и заговорщическим голосом сказал:

— Вот это славно. Сейчас вы, мил человек, отнесете письмо своему хозяину и доложите, что принес его вам посторонний человек. Где здесь можно написать?

Шервуд указал на небольшую беседку, в которую тотчас отправился подпоручик и через минуты три возвратился, протянув письмо подполковнику:

— Погляди, Сергей Иванович.

Подполковник пробежал письмо и, улыбаясь, спросил:

— А может, не стоит, Мишель?

— Нет, нет, посмотрим, как будет реагировать багратионовский ученик. — Подпоручик сунул письмо в руки Шервуду, в котором сообщалось, что их коляска обломалась в пути, предупредил: — Но упаси бог сказать хозяину, что мы здесь…

Шервуд пошел к Давыдову, а офицеры, укрывшись в беседке, наблюдали за главным домом, из которого вскоре выскочил Давыдов и на ходу кого-то торопил, велел немедленно закладывать лошадей, и пока на конюшне возились с упряжкой, Давыдов нервно расхаживал по двору. Офицеры, наблюдавшие за ним из беседки, улыбались, а когда тройка подъехала к воротам, они выбежали из своего укрытия и с хохотом бросились к Давыдову.

— Помилуй бог! Вы как сговорились. Всю неделю меня разыгрывал Александр Сергеевич, а теперь и вы, — радостно смеялся Давыдов.

— И Пушкин здесь? — спохватился Бестужев-Рюмин.

— Нет, Александр Сергеевич вчера-с отбыл в Кишинев…

— А кто уже приехал? — спросил Сергей Иванович.

— Перед вами Павел Иванович, а вчера генерал Волконский пожаловал…

В обед Шервуд спросил у повара:

— У господ, наверно, сегодня какой-то праздник. Вон сколько знатных гостей наехало…

— Нет. Они частенько наведываются сюда. Днем гуляют, а потом всю ночь о чем-то разговаривают, — ответил повар.

Поздно ночью Шервуд увидел, что в окнах дома на втором этаже горят огни, удивился. «Что это они так поздно?» — гадал он. На ум лезли разные мысли. Он сгорал от любопытства, очень хотелось знать, о чем так долго могут беседовать господа. Вспомнил, что и повар говорил об их ночных чаепитиях. Сон пропал. Наскоро одевшись, Шервуд вышел на улицу, подошел поближе к дому. Разговора не было слышно. Соблазн узнать, о чем там говорят, был так велик, что он не удержался, снял сапоги и босой поднялся по ступенькам черного хода на второй этаж, приложился ухом к дверям, услышал: «Только с оружием в руках мы можем купить свободу, кровью утвердить ее. Я полагаю, что раньше лета будущего года мы не будем готовы». С той стороны кто-то подошел к дверям и, видимо облокотившись на них, забарабанил пальцами. Шервуда бросило в жар, с перепугу он опустился на пол, замер. Услышал незнакомый голос: «Безрассудно требовать, чтобы человек, родившийся на престоле и вкусивший сладость властолюбия с самой колыбели, добровольно отказался от того, что привык почитать своим правом».

Оставаться дольше у дверей Шервуд побоялся. Он тихонько спустился вниз и, пригибаясь, побежал к флигелю. Газоны уже блестели от росы. Сердце стучало. Лихорадочно работала мысль, в голове появились самые фантастические планы. «Теперь и я буду богатым. Все у меня будет — и звание, и деньги. Вот зачем они здесь собираются! Хорошо бы пробраться как-то в их среду. Но уже того, что я знаю, предостаточно, чтобы попроситься к царю. Надобно завтра узнать фамилии всех гостей…»