Константин Шильдкрет - Крылья холопа

И припомнился ему рассказ Никодима о том, что построен этот собор на месте, где был раньше погост, на котором покоился прах Василия Блаженного. В память взятия Казани здесь вначале построили деревянную церковь во имя св. Троицы. Позже, осенью 1554 года, когда взята была Астрахань, Иван Васильевич возвел новый деревянный храм с приделами во имя Покрова. И только летом 1555 года был наконец заложен каменный храм о девяти верхах с восемью приделами, поставленными «на возвещение чудес божиих о Казанском взятье и Астраханском, в которые дни бысть божия помощь, победа православному царю над бусурманы». Зодчие Барма и Яковлев Постник закончили постройку храма Покрова, или же Василия Блаженного, в 1560 году. Вот он, высокий шатер, усыпанный звездами, украшает среднюю часть собора. Как сказочно-чудесно сочетание красного кирпича и белого камня с ослепительным сиянием белого железа.

— А-а, куманек, снова встретились! — раздался над ухом Никиты чей-то бархатистый голос.

Никита очнулся от грез.

— Ох, напугал, — заулыбался он, узнав давешнего заступника-старика. — Зазевался я малость, давно бы надо уйти.

— Далече ли?

— На Девичье поле. Может, и недалече.

— Вот так не-да-ле-че! Тут ходи и ходи. Упреешь, покуда дойдешь.

Выводков забеспокоился. Надо спешить. Здесь чего доброго днем заблудишься, а уж ночью и вовсе пропадешь.

— Боязно… Засветло не поспею, — просительно заглянул Никита в глаза старику. — Указал бы дорогу.

— Почему не указать? — охотно согласился старик. — Ты отсюдова перво-наперво во-он туда держи путь. А как дойдешь до того холма… — И он принялся обстоятельно разъяснять, как ближе добраться до Девичьего поля.

Простились они дружески, как давно знакомые люди. Старик не трогался с места до тех пор, пока Никита не скрылся из глаз. Но и это не успокоило его. Он рывком, по-молодому, сорвался с места и пустился вдогонку за Выводковым.

Никита шагал уверенно, точно перед ним лежал давно привычный путь.

— Молодец! — не удержался от похвалы старик. — Люблю смышленых людей… — и неторопливо побрел своею дорогою.

Вечерело, когда Никита очутился наконец подле урочища трех гор. Задержавшись ненадолго у высокого берега Москвы-реки и убедившись, что это и есть та самая местность, которую во всех подробностях описал его случайный знакомый, он двинулся дальше, к устью Сетуни, а оттуда к низкой луговине — Девичьему полю. Найти шестой переулок и остановиться у девятой избы было уже делом легким. Но прежде чем войти во двор, он все же. пристально вгляделся в оба конца переулка. Кругом не было ни души. Где-то будто мелькнула тень, но тут же исчезла. Никита потоптался на месте, пораздумал и, набравшись наконец смелости, зашагал к крылечку избы.

На его негромкий стук вышла старушка.

— Прости, матушка, — Никита снял перед ней шапку. — Избу Обеляя ищу.

— Она и есть. Проходи, добрый человек, милости просим, — ответила поклоном на поклон опрятная, с румянцем во всю щеку старушка. Улыбаясь, хозяйка проводила гостя в горницу и, усадив его поближе к огню, вышла за дверь.

— Согрелся? — вскоре послышался из сеней ее голос. — Или зябко? А я баньку тебе… Да не в печи, а по-боярски, в особной избе.

— Какая, бабонька, банька? — не понимая в чем дело, удивленно спросил Никита. — Никак ты меня спутала с кем-то…

— Может, и спутала, — согласилась старушка. — А и то не кручина. Значит, нечаянная радость тебе. Тебе радость, а мне утешение. — Но все же она не преминула спросить, как его имя, а когда он назвал себя, совсем расцвела. — Ты, ты! Ты самый… В баньку, в баньку… Там и одежонка тебе… Ну, что так глядишь? Тебе, тебе. Эту скинь, какая она одежа! Ну ее! Скинь, ту надень.

Что за чудеса в решете? Неужто так в жизни случается? Не спит ли Никита да не видится ли ему сон? Отчего такая честь? Не улизнуть ли лучше из этого слишком уж что-то гостеприимного дома? Э, будь что будет!

Пройдя через весь двор, Никита замешкался в крохотных сенцах такой же крохотной баньки, потом с опаской чуть приоткрыл дверь и одним глазом заглянул в щель.

— Банька… Ей-богу, банька!

Горячий пар и пряный дух березового листа сразу взбодрили Выводкова, развеяли все страхи. Жадно раздув ноздри, он сорвал с себя то, что заменяло ему одежду, прыгнул через порожек, вылил на раскаленную каменку с полдюжины ушатов холодной воды и, окутанный непроглядным облаком жгучего пара, принялся немилосердно нахлестывать себя тугим березовым веником. Когда становилось невмоготу, он выскакивал на мороз, прыгал в сугроб и, отдышавшись, мчался назад… И долго, долго было слышно еще, как, утопая в блаженстве, ухал, охал и гоготал гость Обеляя.

Старушка, отчаявшись дождаться Выводкова, пошла за ним сама.

— Вечерять время, — сказала она, чуть приоткрыв сенную дверь.

Вернувшись в избу, Никита и вовсе перестал что-либо понимать.

— Того быть не может, чтобы все это ради меня, — растерянно произнес он, указывая на яства и жбаны. — Ошиблась ты, матушка. Не мне честь такая.

— Ан тебе! — раздалось за стеной. — Кому же другому?

У Никиты вытянулось лицо. Чей это голос? Да это ведь… Но нет, ему поблазнилось… Конечно, поблазнилось! Вдруг он отпрянул к двери: перед ним стоял Тешата.

— А ты думал, что избавился от меня? — самодовольно ухмыльнулся он. — Нет, брат, дырява душа, от нас, приказных, нигде не укроешься: мы тень человека — куда он, туда она.

— Да как ты сюда попал, к Обеляю? — все еще не мог опомниться Выводков.

— Нюхом… Нюх-то у нас не простой, особливый, — не переставал посмеиваться Тешата. — Егоровна, потчуй молодца чем бог послал. Садись, садись, дырява душа.

Никита с великою жадностью, знакомой лишь вконец изнемогшему от лютого голода человеку, набросился на еду. Он так усердно работал челюстями, что Егоровна диву давалась. Но, покорная немым Тешатовым знакам, она продолжала зорко следить за тем, чтобы миска гостя ни на мгновение не оставалась пустой.

— Больше невмоготу, — отвалившись от стола, размеренно потянулся Никита и с большим трудом поднял для креста непослушную руку. — Ух, и навечерялся, боюсь, брюхо не лопнуло б…

— А ты, сынок, полежи, — предложила старушка. — Поспи, а там, бог даст, и Митрич придет.

Но Егоровна опоздала с советом: уронив на стол голову, Никита уже запойно спал. Когда же он проснулся, то на месте, где сидел раньше Тешата, увидел осанистого, благообразного, седобородого старика. Это был Обеляй.

— Что мало отдыхал? — добродушно спросил старик.

— Нешто мало? — возразил Никита. — И не помню, когда сон одолел, а только, сдается, давно.

— А старуха сказывает, будто с час времени… Ну да ладно.

Обеляй потрепал левой рукой по плечу гостя; правая, как сразу заметил Никита, была без кисти.