Андрей Воронов-Оренбургский - Ярое око

— Братья мои! Быти сече лютой и злой! Пощады не ждите! Кто бросит оружие, покажет спину — того найдёт смерть! В сытости, тепле да покое только черви в навозе млеют! Так не будем её, безносую, на коленях встречать! Поганых несметно, яко мух на падали... то верно... Ну так ведь Русь никогда врагов не считала! Удача — она что ветер, по-разному веет... Встанем грудью насмерть! Авось да выдюжим! Дождёмся своих! Будем крепки! С нами Бог!

Иссеяв последние слова, Мстислав затвердел ликом, а перед сияющим взором его продолжали стоять лица безмерно веривших в него воинов. Он почти физически чувствовал тысячи устремлённых на него глаз; слух оглушал грозовой гром мечей о щиты и бессытный, исступлённый рёв, сквозь который прорывались крикастые голоса:

— Да здравствует князь!

— Ты есть избранный Христом, проложи нам путь!

— Веди нас, князь! Мы готовы отдать жизнь за тебя!!

— Да пребудет с тобой Господь!

...Ни одного заблудшего облака не было на оловянной сизи неба, чтобы закрыть немилосердно пылавшее косматое солнце. И вот!.. Чёрные, ржаво-красные, бурые тучи пыли, от которых, казалось, задыхалось само небо, поднялись по всей линии горизонта, оную закрывала сторожевая цепь холмов. Они разрастались всё шире, поднимались всё выше и выше, покуда ослепнувший глаз светила не стал едва виден сквозь серые космы туч.

— Нехристи!

Этот накалённый напряжением ожидания возглас застрял в ушах, вернув всех к действительности.

Сначала стал виден тусклый проблеск щитов, как многорядный железный частокол зубов в чёрной смоли густой бороды... Потом засверкали острыми блёснами несметные наконечники пик...

«Монголы выезжали сомкнутыми цепями, странно безмолвные, с завёрнутыми до плеча правыми рукавами, с поднятыми изогнутыми клинками. И что-то зловещее, жуткое было в сём молчаливом, фатальном движении тесных колонн всадников, когда передовые полчища, без единого крика, приближались куцей рысью к берегам Калки» [264].

В онемевшей в столбняке степи слышалось лишь храпкое фырканье коней, дробный топот и калёный звяк оружия, нарушавший грозную тишь монгольского войска. Скованные единой цепью и единой волей, как сжатые челюсти матерого хищника, вышедшего на звериную тропу за мясом и кровью, татары подошли к широкой излучине реки и придержали коней в трёх полётах стрелы от русского войска.

...Булава облизал пересохшие губы, потряс головой; вместе с другими наложил крест: теперь, кроме угрюмо-тягучего хорала этого великого движения, ничего не было слышно. С юго-востока на север оно протянулось на несколько вёрст всепожирающей лавой.

— Спаси Господи! Царица Небесная... — Он крепче сдавил витую рукоять двуручного меча, лежавшего поперёк седла, и прикинул: «Сему шуму вот-вот суждено обратиться в безумный грай и хаос, коий оглушит и потрясёт Дикую Степь до основания. Язвить вас в душу! Где остальные князья?.. Оно, погань татарская... расползается по всей земле, яко проказа чёрная!»

Околдованный невиданным зрелищем, он ещё продолжал, как и остальные, некое время лихорадочно трудить глаза; на его нервно подергивающейся щеке блестели слюдяные стёжки пота...

На раскалённую зноем стальную перчатку галицкого князя, колеблемая и сносимая порывами воздуха, опустилась стрекоза. Приникла, замерла изумрудной стрелкой, насторожив сетчатую слюду крылышек.

«Глупая, но счастливая... — краем глаза приметив её, с отчуждённой пустотой поймал себя на мысли Мстислав. — Вольная попрыгунья... Давай, лети, щеголиха, из этого ада...»

...Между тем весь монументальный курган, на котором отзвенел поединок, теперь, как горб броненосца, тоже был покрыт железным панцирем из щитов и шлемов.

Сердце князя пронзила горючая игла: «Господи, не оставь!.. Где ж ты, берег Света и Добра?»

— К бою-у! Сигнал к атаке! Встретим их!!

Призывно и борзо взревели турьи рога. Затрубили медные трубы русских дружин; камнепадом в горах загрохотали литавры. Гонцы от Мстислава ветром донесли половцам княжий приказ: «Тебе, воевода бесстрашный, Ярун-хан, доверена честь быти первым на путях у поганых! Да будут остры твои мечи! Да утонет в своей крови враг наш!»

...С безумным рёвом бросились половецкие скопища на татар. Дикий гвалт заглушил крики команд. Стаи стрел засвистали в воздухе.

В ответ у излучины реки задребезжали пронзительные сигналы монгольских свистков; утробно зареготали трубы. И вдруг... железная гора лязгнула сталью, в небо впился боевой клич и задрожала земля. Словно гигантская металлическая волна, качнулась тяжёлая конница и покатилась бешеным галопом, затапливая всё пространство вокруг.

Расстояние стремительно сокращалось. Новые тучи стрел иссекли воздух. Половцы, оскаливая зубы, взмахивали кривыми мечами и саблями, кричали хрипло, с яростью; вертелись в сёдлах, целясь из луков.

— Кху-у! Кху-у-у-у! — Монгольская тяжёлая конница: всадники в броне с головы до ног, в хвостатых «пламенеющих» шлемах ощетинились длинными копьями.

...Окружённый плотным кольцом телохранителей, к Булаве подскакал Мстислав:

— Вот что, друже, чую, не сдержати нам эту страсть! Только зараз своих положим. Забирай ростовцев и галичан! Отходите к повозкам. Там будешь держать оборону! Вся надёжа на тебя, Степан!

— А ты, защита?! — Взгляд воеводы непримиримо скользнул по Мстиславу.

— Я прикрою вас... с зятем своим, Данилой Романычем. Волынцы дюже гарны! Не подведут!

Булава, как цепной пёс, встретил услышанное нетерпящим рыком:

— Одурел вконец?! И себя, и нас погубишь! Не бывати сему, княже! Сам отводи! Я-ть щитом встану!

— Кто ты такой, чтоб перечить мне?! — Запалённый духом сечи, князь так полыхнул очами, что воевода отшатнулся в седле и лишь сокрушённо покачал головой. — Шевелись, Булава! Да дозорь за орлятами нашими дюжей, чем мать за нетоптаной девкой! Мне нынче каждый меч... во-о как!

...Как сухой орех, трещала земля! Кони стелились в рыжей пыли, неся на себе смерть.

Точно в чаду, Мстислав видел, как мелькнула летящая на караковом [265]жеребце фигура Яруна и сгинула в ревущем прибое щитов и копий.

Половцы вновь огрызнулись тугим залпом стрел. Татары прильнули к гривам, укрывшись щитами. Над головами, будто медные перья стимфалийских птиц [266], с визгом и шелестом засвистали стрелы, а вослед ещё и ещё.

Они вышибали атакующих сотнями, обрушивая передовые цепи, делая частые борозды в рядах конницы той и другой стороны; копыта своих же коней взрыхляли пашню из мяса и костей, но остановить, опрокинуть это безумие было уже немыслимо.

...Наблюдавшие рати потрясённо взирали, как подбрасывались руки и ноги, шлемы с багряными лицами без тел и тела без голов, как железным лоскутьем разлетались щиты, горя на солнце сверкающей сталью. И не было сему кошмару заката.