Андрей Воронов-Оренбургский - Ярое око

...Широкогрудый монгольский конь рыжечалой 261масти стремительно и неудержимо нёс на себе огромного — косая сажень в плечах — тургауда.

Мстислав бросил через плечо прощальный взгляд: там, внизу, по другую сторону кургана, затаив дыхание, на него, как на икону, как на Спас, с надеждой взирали русские дружины. Вся дотоле пустынная долина обросла теперь точно слитыми из серебра и красной меди рощами копий, панцирями, кольчугами и червонными щитами его верных полков.

...Хлопали на буковых древках знамёна и стяги волынцев, ростовцев и галичан, пестрели розовым и жёлтым значки половцев, но не было среди всего этого буйного соцветия его — Ярого Ока! [262]

...Удалой преобразился от нахлынувшей ярости. Лик его помолодел, зарделся румянцем, как на морозе. Очи вспыхнули гневным, боевым пламенем.

— Храни нас Бог! За Русь! Отцу и Сыну!.. — Рука со свистом вырвала из ножен суздальский булат; на строгой полосе широко и продольно вспыхнула голубая слепящая молния.

Мстислав едва тронул удила, как жеребец, захваченный предчувствием сшибки, рванул чёртом и понёс, забирая вовсю. Всё окрест всколыхнулось, встало на дыбы и слилось в одну рябую метель. Но Удалой теперь видел только одно — летевшую ему навстречу смерть.

...Монгол, бросив повод, в мгновенье ока выхватил из колчана лук-сайдак, бросил на него стрелу. Конь под ним, сжимаясь в комок мускулов, выпрастывал ноги, швыряя назад сажени.

— Х-хок-к! — стрела хищно мелькнула над пламенеющей гривой. Мстислав был начеку: рывком плеча перебросил щит, хватко поймал его за «кожьё» [263], укрылся. Стрела, просвистав в воздухе, пробила его насквозь, показав своё железное жало на уровне брови. Вторая тут же злобно вжикнула по плечу, выдрав из брони стальную пластину.

...Только сейчас, сквозь режущий свист в ушах, Мстислав услышал подобный морскому прибою рёв.

— Алтай! Алта-ан! Алта-анП — взрывались ободряющим рыком ряды монголов.

— Русь! Р-русь! Р-ру-усь!!! — грозово рокотало по другую сторону гряды.

Снопы искр высекали сшибающиеся мечи, гудели копыта коней. Дымная пыль колыхалась на хребте седого кургана, разделявшего рати и уходившего на юг более чем на три версты.

...Схватившиеся в смертельном поединке воины то появлялись, то так же внезапно исчезали за выступами скал, будто земля, породившая их, тотчас проглатывала обратно в свои недра.

Там, где они объявились вновь, над краем отвесной гряды, солончаковая гряда была узка, снизу казалось: кони, рвавшие друг друга зубами, встававшие на дыбы, вот-вот сорвутся со скалы вместе со всадниками, очертания которых были словно вычеканены на синей кромке неба.

Враг был очень силён, опытен и опасен. Татары бросили на князя лихого, прославленного в боях батыра, чей булат в орде не знал себе равных. Его разящие удары были точны, стремительны и внезапны. Сдерживаемый до поры гнев и ярость хлынули наружу. Соперники жаждали одного — смерти противника.

Да и Мстислав свой меч не в хлеву нашёл. Громкая, по всей Руси слава галицкого князя ковалась не на пирах и охотах, а в боях и походах, закаляясь в пенной крови поверженных врагов. Вся лихая посадка поджарого, крепкого князя Мстислава, его легендарный стальной шлем с жаркой золотой насечкой и белый аргамак со зверистым огнём в глазах — всё это без слов говорило и его дружине, и супостату: он истинный витязь, коий предан ратной службе; любит риск, огонь и опасность сечи, рыщет врага, бросается на него и вырывает из его разверстой груди славу! Не для красного словца он прозван «Мстислав Удатный»... Даром на Руси таких имён не дают!

...И вновь разлетелись по сторонам осатаневшие кони, и вновь с головокружительной быстротой понеслись друг на друга — грудь в грудь!

— Кхай-е, шакал!! — Матёрый жеребец наскочил на княжеского аргамака, по-волчьи хватил того за холку, вырывая кровящий лоскут кожи с гривой, встал на дыбы.

Перед взором Мстислава мелькнуло латунное лицо с налитыми бешеной кровью глазами. Их взгляды скрестились на миг: презрение и бесстрашие без дна; зрачки, раскалённые добела огнём ненависти.

...Мелькнул молнией татарский меч. Но быстрей оказался князь, пригнулся к мокрой шее коня. Холод просвистевшего над головой меча обжёг шею, срубил взметнувшуюся чёлку скакуна вместе с белым сафьяном кончиков его ушей.

Зато суздальский меч не промахнулся. Мстислав всем корпусом выложился вперёд и, косо держа клинок, с длинным протягом хватил врага сверху вниз. Меч вскользь цокнул о железные плечи, и ошалелый рыжечалый жеребец, не чуя поводьев, понёс безглавого хозяина, зависшего в стременах, чертя его кровью пунцовый след на камнях.

...Рёв ликования и отчаянной злобы омыл крутобокие склоны кургана. Но князь ничего не слышал, кроме до одури загнанного перестука собственного сердца. Круто развернув коня, сверкая победным взором, он на глазах у всех помчался верхом кургана; резко свесился с седла, ухватил срубленную голову за синюю длинную косу, как змею за хвост, и, снова выпрямившись стрелой, поднял на дыбы жеребца; во вскинутой руке его закачалась маятником оскаленная голова на чёрно-красном пне шеи.

— Путь, псы поганые, взяли?! Мать вашу чёрть!.. Жрите, хлебайте теперь кровавое дерьмо! И знайте: так будет с каждым, кто придёт к нам с мечом! За Веру и Русь!

Полный рвущегося гнева, Удалой, как репу за ботву, раскрутил за косу тугарскую голову и зашвырнул её с силой по высокой дуге в сторону онемевших татар.

— Шайтан-конязь! Иай, урус!! — Бешенство перекосило непроницаемое лицо Джэбэ; в бессильной ярости он хватил плетью по спине своего нукера. Свирепо выкатив глаза, нойон привстал в стременах, с его губ чёрными ястребами слетали приказы: — Лучники! Убейте его! Пусть он сдохнет! Иначе кровь Алтан-батыра падёт на ваши головы!

Тысячи стрел затмили солнце и всепожирающим, иссекающим железным градом обрушились на бестравный хребет. Земля, где гарцевал на коне Удалой, в один миг превратилась в колосящееся чернопёрое поле. Но... того и след простыл. Он уже гнал своего туркмена во весь опор к ликующим русским полкам.

...На подъезде к рати Мстислава Мстиславича перехватил Булава; утюжа Печенега плетью, помчался бок о бок.

— Лихо, княже! А дале як быти?! — лицо воеводы бурлило тревогой.

— Ты видал, сколь их?

— Видал! Всё видал, защита! Тьма египетска! Ей-бо... в порох сотруть! Так шо же?

— Поздно молебен служить, Булава! Поздно отступати. Мёртвые сраму не имут! Встанем, брат?!

— Встанем, княже! Защити тебя Бог.

...Пена снежными хлопьями срывалась с золочёных удил на землю, когда Удалой осадил коня перед войском. Вселяя своим неистовым видом в их души стойкость и мужество, рубанул начистоту: